Прощание...

Нюра прощалась с квартирой.  Это  значило со свободой, независимостью, личной жизнью и даже воспоминаниями. Прощание было не так трагично в большую часть времени, потому что сознание  от потрясений старательно оберегала старческая деменция. В моменты просветления она ужасалась перспективе лишиться собственных стен и жить в «богадельне». На кухне она уселась на свое обычное место, ожидая завтрака, и испытывая профессионализм сиделки из службы опеки, в шестой раз спросила о том, что она будет есть. И ей шестой раз предельно вежливо объяснили, что завтрак она уже съела и сейчас пьет кофе. Вернее то, что называется как бы кофе. Нюра вздохнула, остро взглянула на терпеливо –равнодушное лицо сиделки, и спросила : « Ты неудачница, да?» И не дожидаясь ответа: « И не говори, что предел твоей мечты возиться со стариками!» Развернувшись к буфету, она выудила из- под стопки кухонных полотенец банку хорошего кофе. « Свари нормального!» Сказала так, что та не посмела ослушаться. Потом Нюра тяжело опираясь на стол встала, пробормотала своё обычное «обезножила совсем», и пересела на другое место. Это было ее любимое место на протяжении многих лет, но как только появилась в ее жизни череда сиделок, ее плавно сметили туда, где за ней было удобнее ухаживать. И тут же старость вернула ее в прошлое. Она сидела во главе большого семейного стола слышала стук приборов,смешки и переговоры шепотом. В такие моменты, сама того не осознавая, она была благодарна приливам старческого слабоумия. Оно не заставляло делать ее постыдных вещей, а просто возвращало в прошлое, прокручивая киноленту жизнь еще и еще раз. А «картины» Нюра любила. Запах свежего кофе вернул ее в настоящее. Ела и пила она теперь неопрятно, роняя и чавкая, подхлебывая и кроша. Старость преподнесла ей сюрприз – вернула зрение. Избавившись от ненавистных очков, Нюра часами могла разглядывать прохожих в окно. Сейчас же, сидя напротив буфета, она вдруг разглядела лица в многочисленных рамочках, стоящих на нем. Одно лицо повторилось в них дважды. Кто же это? Ах, да, девочка. Девочка, девочка…ее девочка. Слово дочь она произнесла дважды в своей жизни. И то, на похоронах…

                                                          *     *      *

Девочка изначально была какой-то чужой и непонятной. Оставшись наедине с ребенком в набитом битком плацкартном вагоне она, казалось, забыла о том, что это живое существо. Знакомясь с соседями, хлопоча о месте для чемодана с пожитками, устраивая постель она, по прежнему, думала только о себе и лишь спустя пару часов спохватилась – у нее теперь есть девочка. Ребенок так и стоял там, где его поставили, с заплечным мешком, заплаканными глазами, судорожно вцепившимися в подпорку верхней полки худенькими руками. Ни звука, ни жалобы.

« Добрее надо быть тебе, Нюра!» - вспомнились слова сестры на прощание.

В Грузии было тепло и голодно. Определенной на работу в военный санаторий, Нюре можно было только позавидовать. И комнату выделили просторную и на довольствие в столовую поставили. Но было одно НО… НО было низким, плотным ,лет пятидесяти, бритым наголо и разбрызгивающим слюну при любой попытке заговорить. Нюра смотрела с высоты своих каблучков и стройных ног на капли слюны, подобно дождю усеивающие ее жакетик в районе груди, и понимала, что нужно искать другое место. Через пару дней стало ясно – либо слюни не только днем, но еще и ночью, либо поиски новой работы. Взяв девочку и чемодан, она покинула «райское местечко». Работа нашлась быстро в строительной конторе и на хорошей должности.  Нюра сидела за отдельным столом у окна и даже осмелилась поставить букетик цветов в бутылочку из-под чернил. У нее были новенькие счеты и модный дермантиновый портфельчик. Как-то за годы невзгод и забылось, что она очень хороший бухгалтер. Их определили на постой в обычную грузинскую семью, сдававшую комнату сына ,пропавшего на войне. Девочку она сразу же отдала в школу. Через месяц приехала в гости Лена, выпросившись у мужа на время его долгой командировки в Магадан, погостить у сестры. И Нюра ожила, отогрелась и расцвела. Было то ей всего 27 лет.