Сегодня вечером...

Наступает мой день рождения, и я понимаю вдруг, что праздновать особо нечего, не стоит отмечать его. Надо назначить другой день или не скупиться всегда отмечать свои достижения или неудачи, не дожидаясь дня «икс».

Я не принимаю подарки в свой день рождения, потому что самые лучшие подарки дарились только в детстве. 

Я не принимаю поздравления – потому что никто больше не знает что пожелать, а я уже не верю в пожелания.

Я не жду гостей, потому что уже никогда не явится кто-то без приглашения, с дурацким подарком и в неурочный час.

Я не хочу дежурных звонков, я не хочу отвечать, изображая радость, растягивая рот в резиновой улыбке и душу в таких же эмоциях.

Я пью свой бокал в сумрачном саду под пляшущие блики огня, вдыхаю терпкую весну и ощущаю огромный мир, который скрипит и вздыхает, поворачиваясь вокруг меня.

Я не отмечаю свой день рождения, мне вечно 27,мне нет нужды отсчитывать года, я буду жить вечно.

Вода...

Танька Утина работает в борделе. Уборщицей. Целую смену она меняет белье, моет туалеты, проветривает, протирает и материт хозяйку, «про себя» разумеется.  У Таньки странное прошлое, совершенно неопределенное будущее и крохотный бриллиантик в переднем золотом зубе.

Танька в последнее время пребывает в полной депрессии.  Много курит и молчит. Так хочется встряхнуть ее, посмотреть, как сверкает ее знаменитый зуб, когда она смеется. Сегодня первое апреля и мне хочется подурачиться. « Танька, ты знаешь, сегодня воду на сутки отключают!»- решаюсь наконец развеселить я ее. Мы обе из Владика и эта шутка здесь, в центре Европы вполне могла бы ее рассмешить. Танька кисло дернула бровью, подхватила пепельницу, переместилась в  ванную и включила кран. « Не могу я больше здесь жить, не могу…» В утреннем свете особенно видна ее усталость. Толстый махровый халат подчеркивает худобу тонкой шеи и совершенно не скрывает острых ключиц. « Ну же! Встряхнись! Сегодня же первое апреля!» - хочется растормошить ее ,но она совсем не в настроении. «Ладно, спи уж!» - говорю я и бреду к выходу. Теперь настроения нет и у меня. « Ага, уснешь тут с вами!» - кричит она мне вдогонку. Мне тоже сегодня в ночную смену и провозившись со стиркой все утро, укладываюсь вздремнуть.

Звонок в дверь раздался одновременно со звонком будильника. Лощеный полицейский проверил документы, пролаял что-то о нарушении общественного порядка и сунул в руки уведомление о штрафе. До автобуса оставалось полчаса и я заметалась по комнате собираясь на фабрику.

На следующий день Танька поджидает меня  на проходной. Это полная неожиданность. Мы поменялись ролями. Я как выжатый лимон с лапками, а она- сверкающая зубом и новыми серьгами. « Ты чего?» - удивляюсь я. « Штраф поделим на всех!» - заявляет она, и я вдруг вспоминаю бумажку выданную полицейским. И тут до меня доходит. Бедная, уставшая Утина не легла вчера спать после моего ухода, а по старой, въевшейся в мозг привычке, стала наполнять водой все емкости в доме. Забыв про усталость она оповестила всех соседей . Народ обалдел, но поверил. И только через два часа кто-то сообразил позвонить в мэрию и полицию. Ну забыла Танька прошлое, не сообразила, что отключения воды, да на такой срок ЗДЕСЬ никогда не бывает. « Да ладно!» - отмахиваюсь я,- « Не такой уж и большой штраф выписали!» Мне чертовки приятно видеть «утинскую морду» на проходной. И мы начинаем хохотать. Погода чудная и завтра тоже выходной. Мы гуляем по городу, глазеем на витрины, покупаем цветы, едим пирожные и кормим лебедей и уток. « Послушай!» - говорит мне Танька уже у дверей своей квартиры. « А на фига ты про воду –то пошутила? Ностальгия что-ли?». « Дура ты Танька!» - отвечаю ,поднимаясь на свой этаж,- « Первое апреля ж было! А ты купилась!» И ,уже вставляя ключ, слышу вздох снизу: « Блииин! В кого мы тут все превратились! Домой надо ехать! Домооой!»

Через полгода Танька вышла замуж , стала фрау ХХХдорф и осталась в Германии навсегда.

Сок...

Как только начинало пахнуть весной – последние запасы березового сока сливались в графины и кувшины. Березовый квас, выдохшийся и скисший, отправлялся в унитаз. Стеклянные бутыли, как мыльные пузыри, переливаясь крутыми боками, просушивались на солнце. Дед собирал огромную сумку с лекарствами и продуктами, брал корзинку с пирожками и бутербродами. Отдельно заворачивал в газету бутылку спирта. Бабушка выносила тюк старой одежды, постельного белья и полотенец. Мы с Дедом ехали за соком. На выезде из города Дед непременно покупал три пары блестящих галош, коробку стеариновых свечей и упаковку спичек. И потом мы мчались по шоссе, сворачивали налево, плелись по ухабам вдоль дамбы, ныряли в березовый  лес и останавливались на просторной поляне между трех покосившихся домов. С минуту Дед сидел с открытой дверцей, прислушиваясь к посвисту синичек и щелканью клестов. Потом выходил из машины и направлялся к тому дому, над трубой которого вился дымок или дрожал нагретый с утра воздух. Мне не разрешалось выходить из машины до его возвращения, и от скуки я опускала стекла во всех дверках и высовывалась наружу, пытаясь разглядеть небо сквозь ветки берез. Потом возвращался Дед, клал на заднее сиденье свой медицинский портфель и выпускал меня «на волю». В лесу было солнечно и просторно, почти под каждой березой стояла жестяная банка с соком. На солнечных полянках недовольно кривились сморчки. Я отпивала ледяной сок из банок, подставляла язык под размеренную капель под надрезами на стволах ,а Дед наполнял ведро соком , относил к машине и сливал в бутыль. Иногда рядом с ним появлялась ветхая фигура одной из обитательниц лесного хутора. До меня доносились обрывки их разговора, но я мало что могла понять,  они всегда говорили на польском,  и Дед непременно  целовал руку на прощанье странной старушке. « Дед! Зачем одной старухе целых три дома?»- спрашивала я . «Давай-ка наберем сморчков!» - говорил Дед и заводил долгий рассказ о пользе грибов. К нашему отъезду у машины непременно появлялось лукошко со связками сушеных грибов и пучками лечебных трав. Попрощаться никто не выходил и, погудев на прощанье, мы отправлялись восвояси. Дома Баба с удовольствием нюхала связки сушеных грибов и с непримиримым видом отправляла наши сморчки в мусорное ведро. До глубокой осени мы продолжали наведываться на поляну в окружении вросших в землю домов, забирая при отъезде травяные корзинки с лесной ягодой и другими гостинцами. Леса вокруг были отменные, и мы любили походить в поисках грибов. Но как бы рано мы не приехали – на белой от росы траве уже виднелись чьи-то следы. Когда я стала старше, мне разрешили ждать Деда на поляне, пока он навещал кого-то в ветхих домах и я, бродя между домами, вглядывалась в тусклые низкие окна, пыталась разглядеть что-нибудь в темноте комнат. Лишь однажды я увидела обитательницу хутора близко, когда обходя дом, столкнулась с ней лицом к лицу. Старуха была не страшная, но казалось, она просто не видит меня, вглядываясь во что-то известное лишь ей одной, сквозь меня.  Отскочив в сторону, я побежала к машине. И застыла – Дед разговаривал с другой темной фигурой. Заметив меня, старуха  скрылась в доме. « Их двое?» - спросила я. « Трое. Одна уже не встает. Старые совсем стали барышни»- ответил Дед и засвистел «Утомленное солнце». Это означало, что говорить на эту тему он больше не желает. Прошло множество весен и  однажды в марте мы собрались с Дедом за соком. Всё здорово изменилось. Старики переехали из дома в квартиру. Не было больше бутылей для сока. Наш автомобиль, бело-голубой «Москвич» первого выпуска превратился в раритет. Захватив небольшую пластиковую канистру, мы отправились в лес. Поляна заросла травой. Дома превратились в трухлявые груды мусора. Неподалеку урчал грузовик-цистерна с консервного завода. Рабочие собирали сок из одинаковых пластиковых бутылей, подвязанных к березам. Шофер весело поздоровался с Дедом и наполнил нашу канистру соком. « А что, много нашли добра у сумасшедших панёнок?» - поинтересовался один из рабочих, указывая на развалины домов. « Говорят, что никто не нашел их клад! Как спрятали  перед войной и всё!»- подхватил шофер, ожидая мнения Деда. Но он подхватил канистру и пошел к машине. Посигналив на прощание любимому месту, мы отправились домой. Приезжать сюда больше не стоило. Говорить не хотелось. Как-то пасмурно стало на душе, несмотря на солнечный мартовский день. « Смотри!» - сказал Дед, указывая на здание с колоннадой у озера. «Это был их дом, теперь санаторий!» Ничего таинственного в жизни обитателей лесного хутора не оказалось. Бывших владелиц огромного поместья, трех сестер, выселили в лес, обрекая на полуголодное существование. Двое из них тронулись умом. Какое-то время они бродили по окрестным селениям, побираясь. Потом их не стало видно. Какая-то давняя история со времен войны связывала их с Дедом, но он не хотел об этом говорить. « Ну, и что вы так долго!» - возмутилась Баба. « Обязательно ездить к этим сумасшедшим! Неужели поближе нельзя сока найти!» Вечером, надев очки и включив настольную лампу с матовым абажуром, что-то посвистывая и напевая, Дед долго возился со своими альбомами. Я тихонько сидела рядом, догадываясь, что он что-то ищет. Вот и снимок веселой компании на фоне садовой беседки. Ракетки в руках, белые гольфы… Бурые пятна не давали толком разглядеть лица. А Дед молчал, задумавшись и, казалось, не слышал ни одного из моих вопросов.

Ветер....

Утренние бастионы снега расквякли к обеду, весна все же, и ледяная каша плавясь на солнце тут же застывает грязными сталактитами- сталагмитами под штормовым ветрюганом. Ветер, ветер, ветер. Он меня сводит с ума и бесит. Надвинув на нос капюшон, бреду по стоянке супермаркета к машине. Дорога – скользкий леденец. В одной руке пакеты, в другой зажат ключ. Добрела, наткнулась взглядом на колеса машины и обалдела. Все пороги и стопари снова увесились грязными сталактитами. Ух ты, ведь ровно  полчаса назад я все отчистила, отъезжая от работы. Неуверенно подавив на кнопку ключей замерзшим пальцем , начала медленно обходить машину, оббивая сосульки и наросты. « А вы зачем это делаете?» - донеслось откуда то сверху – у моих ног припарковались чьи-то  ботинки с  меховыми ушками. Из трубы капюшона не очень -то хотелось выныривать, а тем более говорить что-то ехидное. « Вас это волнует?» - миролюбиво протрубила я в унисон со шквальным ветром, потихоньку двигаясь по кругу.  Ботинки потоптались и двинулись следом. « Да как-то не особенно! Просто хочу знать зачем?» « Любопытство верный путь к знаниям!» -  не удержалась и съязвила я. « А Вы не боитесь, что машина может оказаться на сигнализации?» - недопоняли моего ехидства ботинки. « Нет!» - буркнула я, не поднимая головы. « В самом деле? Что, никогда не срабатывало?» - не унимались ботинки. Не отрываясь от дела, я молча показала ему зажатые в руке ключи. « И что?» - последовал еще один нелогичный вопрос. « Машина уже давно открыта!!! Неужели непонятно?!» - начала заводиться я. « Ну хорошо, хорошо!» - тоже зашелся в негодовании владелец ботинок. «Хорошо! Допустим! Открыли машину, а снег-то зачем оббивать! Дальше-то что! Что Вы вообще себе думаете?». « Ничего я не думаю! Сяду и уеду! Вам-то какое дело? Что Вы ко мне прицепились?! »- крикнула я сквозь ветер и в раздражении,  со всей силы, шарахнула по куску льда на порожке у передней дверцы. « Иу-иу-иу! Ва-ва-ва!» - сработала сигнализация. Меня на миг парализовало. Плюхнув сумки у ног, стянула капюшон. Моя машина стояла  чуть дальше.

Бусы...

В « Титанике» я смотрю всегда только один момент, остальное мне не нравится. Тот, что в конце, когда оживает затонувший пароход, разрушенные водой и временем оживают коридоры и лестница и все наполняется живыми и радостными лицами. Этот момент узнавания и мимолетного облегчения. Все рядом, все счастливы.

Сияет огнями наш зал в сером мартовском дне. Приезжают все новые гости. Для меня пригласили детей. Мне дарят мои первые часы и первую нитку жемчуга. Не совсем то, о чем мечталось, ну ладно. Эти взрослые сначала дарят ерунду, а потом называют неблагодарной. Я улыбаюсь на всякий случай, благодарю, примериваю, снова улыбаюсь. « Это твой юбилей! Подумать только, ты шагнула во второе десятилетие!» - говорит моя крестная, и я верю, что 10 лет это какой-то супер праздник. И еще меня страшит слово «десятилетие».

Родители в Германии, но я не ощущаю их отсутствия. У Бабы я окружена таким комфортом, что мне совсем не хочется домой, к строгим правилам и обязанностям, к вечно ноющей сестре, урокам музыки и балета. Сережка сидит, насупившись, в стороне. Челка приглажена сахарной водичкой, под воротником топорщится галстук. « Ты такая противная в этом платье! Как майский жук!»- выдавливает он, наконец, и наотрез отказывается вручать мне подарок под прицелом фотообъектива. Затея Деда с памятными фотографиями события проваливается с треском. Мы оба не любим фотографироваться. Приходят девочки-одноклассницы. У них слегка ошарашенный вид от всего нашего сборища. И гости всё пребывают. Для нас, детей, накрывают отдельный стол. « Ой! Мы забыли еще один сюрприз!» - говорит моя любимая тетка Лиля, Сережкина мать и приносит огромную коробку с крошечными пирожными. В несколько слоев уложены кукольного размера заварные и корзиночки, безе и «пражские», «наполеончики» и фруктовые. На бисквитиках выведены кремом  ландыши и розочки, как на настоящих тортах. Сережка фыркнул и выскочил из комнаты. « Ты что! Сережка! Пойдем за стол!» - уговаривала его я стоя посреди кухни. Он молча вырвался, схватил литровую эмалированную кружку с водой и жадно стал пить. « С ума сошел! Вода ледяная!» - закричала Марийка, пытаясь отобрать кружку. Он вывернулся и вдруг стал поливать меня водой:

« Вот тебе! Вот! Дура с бусами!» Мои подкрученные кончики волос, «совсем как у Мирей Матье» повисли жалкими сосульками, а через платье по животу растеклась противная холодная лужа.

Вокруг нас собрались гости. Повисла тишина.

И я вдруг заплакала, уткнувшись лбом в живот Бабе. Сережка получил увесистый подзатыльник от отца и отправился в угол. Дети за столом притихли. Гости наперебой старались сгладить ситуацию. Запахло жареным и Баба кинулась  к плите спасать то ли пирог, то ли мясо. Позвонили в дверь. Зазвонил телефон. Разлили лимонад. Все заспешили, заговорили, зазвенели приборами. Праздник вошел в привычное русло. « Извини!» - сказал Сережка из своего угла. « Я думал, ты не будешь со мной дружить, раз у тебя эти…бусы!» Он тоже плакал. За стол он больше не сел и я ему принесла крышку от коробки полную разных пирожными. Девочки играли моими куклами, пили ситро, рассматривали подарки. Взрослые танцевали и рассказывали анекдоты. Мы с Сережкой сидели в углу и ели пирожные ,запивая водой из большой эмалированной кружки. « Давай  никогда не отмечать эти дурацкие  любилеи!» - сказал он. Я согласно кивнула и с тех пор больше никогда не ношу бусы.