среда, 19 августа 2015 г.

Мёд...

Затяжной летний закат заливал комнату малиновым светом. На плите кипело и пенилось такое же малиновое варенье. Мирно жужжали осы, увязая в блюдце с воздушными розовыми пенками. Сын, умаявшись первыми зубами, засыпал на руках. Дверь тихонько отворилась, и на пороге встал пожилой мужчина. Я приложила палец к губам и тихонько мотнула головой в сторону комнаты, мол, уложу ребенка и выйду. Телевизионного мастера я ждала с утра и его поздний приезд меня обескуражил. Укачивая сына, я забыла о нем, и когда вышла в прихожую вздрогнула от неожиданности. Мастер спал, сидя на полу у порога и склонив голову к косяку. Что-то необычное было в его одежде, в старомодном холщовом мешке. Во сне загорелое лицо разгладилось, и на месте морщин образовались мелово-белые полоски незагорелой кожи, похожие на ретушь. Внезапно я заметила, что он тоже меня разглядывает, очнувшись от дремы. Знаком я пригласила его на кухню. « Вы поздно приехали! Я ждала Вас утром! Как вы теперь доберетесь обратно в город?»- сказала я вполголоса и вдруг я поняла, что это не мастер. Одежда на нем была хоть и опрятная, но какая-то бедненькая и казенная, что ли?! Носок ботинка аккуратно прошит нитками. « Вы пустите меня на ночлег?» - просто сказал он, и я почему-то согласно кивнула в ответ, хотя в голове вертелось: « А почему я и ко мне?» Увидев моё замешательство, он пояснил: « Я показал документы участковому, он разрешил до утра, если найду у кого. Я вас по обуви вычислил». В нашем « городе будущего» никогда не закрывались входные двери, а обувь оставалась на площадке, никто не разувался в самой квартире. Понятно, что перед моей дверью стояли только мои босоножки и детская коляска. « У меня нет места!» - сказала я. « Мне много и не нужно! Да и заплатить-то мне нечем. Хотя – у меня есть мед!» - ответил, улыбаясь, он. « Ну что ж, давайте ужинать!»- предложила я, не зная, что еще сказать нежданному гостю. Но раз уж сам участковый проверил документы… Поужинали быстро и молча, было видно, что он очень голоден и устал. И я торопилась поскорее лечь спать, пока спал ребенок. Постелила на кухне матрас, предложила свежее полотенце и простыни. « Расспрошу обо всем утром!» - подумала я, прикрывая двери в комнату. С минуту прислушивалась лежа в постели. Из кухни не доносилось ни звука. В кроватке сопел сын. И мои глаза тоже закрылись.
Утром я проснулась в отличном настроении. Комнату заливал солнечный свет. Сынишка спал всю ночь, и я наконец-то выспалась за последние несколько дней. Увидев закрытую, в комнату дверь я вдруг вспомнила о госте. Тихонько приоткрыла ее и выглянула в прихожую, затем заглянула в кухню – никого. На полу аккуратно свернутая постель. На столе- маленькая баночка меда и мое золотое колечко с янтарем, потерянное месяц назад. Видимо закатилось на кухне, а постоялец его нашел.

« Нет, ну ты в своем уме!» - брызгал слюной участковый Вася сидя на  кухне. « А вдруг он  убил бы тебя или ограбил! У него документов-то всего – справка! Ищи потом его!» « Но надо же ему где-то было ночевать! Вы ж сами ему сказали, если найдет…» « Ага, пожалела овца волка! И сказал! Чего не сказать-то! Какой дурак его ночевать пустит!» С досадой он хлопнул папкой по коленке, покрутил в руках колечко и вышел. 

воскресенье, 16 августа 2015 г.

Бабушка...

Рожала Чара дважды и уже в довольно зрелом возрасте. Первый раз, засидевшись в «девках», как водится из любопытства. Второй – по большой и неразделенной любви. Оба раза она благосклонно оставляла отпрысков на мое попечение, поигравшись с потомством от силы неделю. Молоко исчезало сразу же, грудь подтягивалась, как у молодой, походка становилась, по- прежнему , легкой и прыгучей. Дети у нее получались отменные, несмотря на недостойных отцов. В них чувствовалась порода и стать, но, увы, едва окрепнув, они переставали интересовать свою мать. И, тем не менее, на нее надвигалась старость. Достойная старость. Появилась первая седина, шишки на суставах, грациозная подтянутость уступила место старческому увяданию и сухости.
У нее были свои привилегии и обязанности, которые необременительно оживляли ее жизнь. Но в целом дни катились довольно скучно. Летом она, отстаивая свои права, по- прежнему, лежала в помидорных грядках, вяло надкусывала клубнику и таинственно уходила по своим делам за речку. Она не отказывалась собирать всех членов семьи на ужин, разыскивая их по всей деревне. Вздыхая и роняя слюну, терпеливо ждала, пока они распрощаются с хозяевами, и так же терпеливо конвоировала их до самого дома, всем своим видом показывая, что эта ей обязанность давно уже не в радость. Иногда она укладывалась в пыль посреди дороги перед  домом и каждый проезжающий непременно тратил минут пять, чтобы уговорить её дать дорогу.
 Осенью она подолгу смотрела в окно гостевого домика, куда перебралась жить после неожиданно громкого скандала с хозяйкой, то есть со мной . Позже, на все мои уговоры  вернуться в дом, она презрительно фыркала и поудобнее устраивалась на кровати, отворачивая морду. Наступила зима и вместо унылой скуки в доме появился лысый комок проблем. Голое тельце топорщилось редким пушком, уши торчали громадными локаторами, голосок был противного скрипучего тембра. Что-то дрогнуло в сердце у Чары, и она неожиданно ощутила себя Бабушкой. Бабушка из нее получилась потрясающая.И еще полтора года мы  в изумлении наблюдали, как рос, мужал и воспитывался рядом с ней наш Кот.

Чара ушла из жизни с достоинством и комфортом, не мучаясь болезнями и страданиями. Утром перед отъездом в город мы все с ней простились, тело уже почти застыло, апрельские лучи  бродили по тусклой шерсти, поблескивали в седине морды, но весна уже не оживляла надвигающуюся неподвижность. Живы только были глаза. Она простилась и простила. К вечеру мы ее похоронили. Я плакала ,давясь запоздалым чувством какой-то внутренней вины и сожаления. Казалось, ее уход дал мне повод оплакать, наконец, все мои предыдущие потери. За ужином выпили водки и молчали. А ночью я проснулась от плача. Где-то тоненько и безутешно плакал ребенок. Ветер то заглушал звуки, то усиливал. Я вышла на крыльцо и прислушалась. В гостевом домике плакал Кот. Скрючившись на голом матрасе, ровно на том месте, где любила лежать она, по детски всхлипывая, плакал Кот.  

Суки...

Шурик нашел работу. В ветеринарной клинике. Это было для меня полной неожиданностью. Пришлось купить ему зеленый  костюм в магазине спецодежды. На работу он ходил с удовольствием, рассказывал нам по вечерам смешные истории из жизни четвероногих пациентов, показывал в лицах хозяйку заведения и главного звериного врача. К концу второй недели у меня появилась надежда, что на этой работе он приживется, а к концу третьей ,после рассказа о том, как чей-то мопс съел телефон, поставила условие – никаких животных в дом. Младший смотрел на все это снисходительно, напоминал мне ,что верить старшему – себя не уважать и вообще…но в  сердце моем теплилась та самая материнская надежда, которая никогда не умирает.
А в доме Зубковых случился трабл. Собака, да-да, та самая, выкормленная собственноручно творогом и витаминами, украсившая медалями полстены в зале, понимающая все с полуслова, изгадила новенький «евроремонт». Теща затаилась в углу кухни, жена лила потоки слез на семимесячный живот, сам Зубков совершенно забывшись, из молодой интеллигентной восходящей звезды стоматологии  вдруг превратился в монстра, извергающего маты и угрозы. Ударить он её не смог бы – берег руки для работы, да и что греха таить, побаивался огромной ухоженной суки с гофрированной мордой, и неожиданно понимающими человеческими глазами. Сейчас в этих глазах  светилось торжество. « Суки…суки..» - безнадежно взревел он напоследок, глядя на изгаженный ремонт и хлопнул входной дверью. Все три суки переглянулись. « Он меня бросит! Мама! Бросит!» - завыла беременная. « Деточка, тебе нельзя волноваться! Мы что-нибудь придумаем!»- засюсюкала старая. Третья молча прошла в свое стеганное «гнездышко», полтора метра в диаметре , и мирно захрапела. Поздно ночью, когда вернулся пьяный в хлам Зубков и заснул на новеньком ламинате в прихожей, прислушиваясь к сонным всхлипываниям дочери, теща приняла душераздирающее решение. « Усыпить?» - изумленно открыла рот дочь. « Да, усыпить!» - твердо ответила Нина Мефодьевна,- « Под угрозой твое семейное счастье!» Семейное счастье, вздыхая с похмелья, ни на кого не глядя, уже отбыл в клинику. Это и вправду было их счастье- после стольких лет бедности и безнадежности вдруг появилась сытость, стабильность и твердая уверенность в завтрашнем дне. Замужество дочери принесло все, о чем так мечталось в молодости самой теще. « Усыпим! Я позвоню хозяйке клиники! Ну не можем же мы допустить, чтобы наша собака голодала и шлялась по помойкам…И жизнь тебе разрушить тоже не можем!» - она осеклась. Из «гнездышка» на нее смотрели Чарины глаза, и в них читалось высокомерное презрение. И Нина Мефодьевна вдруг поняла все про себя и про свою жизнь под этим понимающим и пронизывающим взглядом. « Пойдем гулять, девочка моя! Пойдем! Вот полакомись!» - залебезила вдруг она перед ней, протягивая  кусок сыра.  Собака не торопясь поднялась на лапы, потянулась и вдруг ударила мощной струей в пол, не приседая по обыкновению и не отворачивая морды. Лужа растекалась по идеально уложенному полу, заливая тапки Нины Мефодьевны. Теплый запах собачьей мочи разнесся по всей квартире, перебивая тонкий парфюм дочери, бодрящие нотки дорогого ремонта и аромат цветущего лета в открытом окне. Так одна из трех решила поставить точку в неразрешимой для всех ситуации.
«Не могу вот так просто! Сколько лет работаю, а так тяжело! Тем более, что пять лет хожу к ним! Знаю и семью, и собаку! Такоое горе!Такииие клиенты! Это как ребенка потерять!» - пыхтела, поднимаясь по лестнице, хозяйка клиники. Шурик молча шел за ней, заранее переживая усыпление собаки. Ему не хотелось присутствовать при этом, но работа есть работа, и испытательный срок у него еще не закончился. У него было уже одно серьезное предупреждение за спасенного от кастрации и выпущенного на волю кота. В квартире обе тетки шептались на кухне, Сашка топтался на половичке в прихожей, ожидая указаний. « Больная» и «практически при смерти» собака стояла перед ним, принюхиваясь и фыркая. « Поймите… не могу смотреть на мучения….спасибо, вы спасаете т нашу семью….нет-нет, как можно…»- доносилось до них. Зашуршали деньги. « Так ,девочка моя, иди на место!»- сказала Нина Мефодьевна, выходя в прихожую. « Сейчас тебе сделают укольчик!» - потрепала хозяйка клиники собаку за ухо. «Александр, берите шприц!» Собака медленно пошла к гнездышку, обернувшись, она смерила долгим взглядом людей, и покорно улеглась на место. « Нет, я не могу! Такооое горе!» - вдруг завсхлипывала старая. « Побыстрее!» - зашипела в ухо хозяйка клиники. Чувствуя Сашкино замешательство, собака вдруг положила голову на лапы и прикрыла глаза. Она все понимала . «Так, дай я сама! Второе предупреждение!» - вцепилась в руку хозяйка и, наблюдая, как медленно стекает на сцепленные в молчаливой схватке пальцы жидкость, завопила : « Уволен! Увоооолен!».
Он позвонил к концу рабочего дня. Через полчаса я поднималась к квартире, сверяя номер по бумажке. Сын вышел навстречу ,ведя на поводке огромную боксершу. « Вещи! Вещи заберите! И прививочную карту! У нас большие скидки на корм!» - трепыхалась в проеме двери Нина Мефодьевна. На улице она еще пыталась заглянуть в машину, где на заднем сиденье с достоинством восседала наша новая собака. Она пыталась засунуть в окно пакет с остатками корма. Она просила нас звонить. Она просила нас создать все условия. Слезы зависали в складках её раскисшего лица. Тронулись. « Девочка моя! Чара! Как я без тебя?». Собака молча отвернулась от нее . « Вот сука!» - с наслаждением выругался сын и опасливо взглянул на меня.
P.S.Чара – вторая сука в моей жизни. По сравнению с первой она была совершенная леди, имела соответствующее воспитание, замашки и привычки, но это совершенно не меняло ее «сучности».  Пришла она к нам в серьезном возрасте пяти лет и прожила еще семь в полное свое удовольствие.

понедельник, 3 августа 2015 г.

Бархотка...



Плясала всегда Клава одна, до изнеможения, до седьмого пота, последняя уходила с танцпола, собственно первая и начинала, когда еще никто не решался начать вечер. В захолустном, но единственном ресторанчике в нашем поселке на берегу моря была своя «табель о рангах» - все двадцать столиков были изначально распределены. За первыми двумя сидели «ляди», и никому в голову не могло прийти приставать  к дамам сидящими за другими столами. Был стол для братвы, для ментов, для вояк, для «коммерсов» и «залётных». Дрались редко и лениво. Это было единственное место, чтобы провести субботний или еще какой вечер, поэтому атмосферой праздника дорожили. К десяти начинала подтягиваться всегдашняя публика, к одиннадцати выползал к символической сцене ансамблик, выходила на танцпол Клава, относила второй уже «дежурный» кофе к первым столам коротконогая официантка. В открытые окна несся гул моря, облагораживая влажной солью затхлый воздух прокуренного зала. За нашим столиком обсуждались новости за неделю, поедался нехитрый ужин из двух блюд, на который откладывались деньги загодя, разливалось под столом принесенное с собой вино. Но градус в зале постепенно растет. Время от времени кто-то шикует, заказывая музыку и хорошую закуску, и тогда все оживляются. «Ляди» выходят на танцпол, хищно выглядывая добычу. Дружественные столы обмениваются графинчиками с водкой. В перерывах ,когда музыканты выпивают рюмку за ширмой, народ выходит покурить на улицу. Клава радостно виснет на представителях  разных столов и собирает пьяные комплименты. Клаве пятьдесят, она кажется жутко старой и несуразной в открытом топе и сборчатой юбчонке.
Сегодня мы с Клавой за столиком вдвоем. Я ей не компаньон по танцам и поэтому сижу практически весь вечер одна. Мне не нужна компания, я с интересом наблюдаю за залом, с аппетитом ужинаю, наслаждаюсь единственным свободным вечером за неделю. У нас клуб одиноких сердец и наличие свободных мест за столом сегодня особенно подчеркивает это.  Запыхавшись, Клава плюхается на стул, посылает воздушный поцелуй пьяненькому лейтенанту и заказывает кофе. Клава хозяйка нескольких магазинчиков, но в нашей небогатой компании не выделывается и заказывает такой же скромный ужин, как и все. Иногда, чтобы поддержать компанию, платит за кого-то из нас. На сегодня всё. Мы уже готовы уйти после кофе домой. Клава устала. И даже неяркий свет дымного зала не скрывает глубоких морщин у глаз и провисшего подбородка. Свежо смотрится только загорелое декольте. Танька-официантка выныривает из-за колонны и нависает над столом, торопливо собирая тарелки. Шея у нее блестит от пота, на локте прилип листик петрушки. « Девочки, я к вам двоих подсажу, залетных,можно?» - заискивает она перед Клавой. Клава молча обмахивается мятой салфеткой. « Ну ,девочки! Кофе за мой счет!» - ей не хочется терять возможность подзаработать в конце вечера. Клава молча кивает. Растекшаяся от жары помада, ржавые волосы и нелепая бархотка на шее придает ей сходство с красоткой Ренуара. Ну, это если совсем не приглядываться. Танька, не оглядываясь, уже катится на своих коротких ножках к входу, собирая на поднос со столов мятые салфетки, бутылки, головки цветов, деньги и переполненные пепельницы. За наш столик присели двое. Обычный, лет тридцати, и старый, весь в морщинах. Представились. Мы удивились. Галантное отношение здесь в диковинку. Старый вдруг улыбнулся, согнав морщинки с лица, показал чудной красоты зубы и спросил: « Что будете кушать девочки?» « А мы уже поели!» - ответила Клава. « Драгоценная моя, я не спрашиваю, что ты ела, я спрашиваю, что ты будешь кушать!» - беря кончики ее пальцев в руку, сказал он. « И ты тоже!» -  даже не взглянув  в  мою сторону. « Не беспокойтесь!» - пролепетала Клава и покраснела всем своим загорелым декольте. Официантка стояла, разинув рот. Второй молча водил пальцем по строчкам меню, постукивая ногтем на том, что выбрал. « Спасибо, но нам столько не съесть! Мы ужинали уже!» - сказала я, когда коротконожка подкатилась к столу второй раз. «Домой заберете! Дети есть? Пусть дети поедят!» - снова показал зубы старый. Оба они ели с завидным аппетитом, но не жадно. Молодой молчал, а старый руководил застольем. Вся трапеза превратилась  особое действо, центром которого случилась Клава. Ей были сказаны особые комплименты, поднесены цветы ,показан фокус с  яблоком, рассказан тонкий анекдот, горели свечи, танцевали кусочки шоколада в шампанском. Какой-то особый шик был в этом старомодном ухаживании. Щепотью дотрагивался он до пухлого локотка выражая свою симпатию, ласково оглаживал взглядом морщинки у глаз, внимательно следил за губами, улыбчиво подвигал вазочку с мороженым. Мы, молодые, безмолвствовали, чувствуя себя совершенно лишними.  
« ТангО!» - скомандовал он музыкантам, глядя в глаза Клаве и не суетясь с деньгами. Зал замер. Что-то там пискнуло в аппаратуре. « Не уходи, тебя я умоляю…»- вкрадчиво вступил солист и на танцполе образовалась только одна пара. Они прошли круг, прицениваясь друг к другу, держась кончиками пальцев, сравнивая шаги, не смея слиться в дуэт, раскручивая спираль танго по нарастающей.  Расстояние сократилось – шаг в шаг, вдох- выдох, поворот  и ножка вбок. Он наступает-не отступает, она-уступает и отступает. Строгая линия плеч, непримиримость затылков, истома бедра, по-во-рот и аааах, наклон! Их годы улетели прочь, опыт побед и разочарований отступил, осталось только чувство и вкус к жизни, острота момента, намек на страсть.. . Клавины глаза горят, её бархотка на шее и к месту, и к случаю. В его глазах снисходительность и власть, в ее – коварство и вызов. Ах!Еще аккорд  и они идут к столу. Зал аплодирует. По дороге домой Клава пританцовывает, размахивает руками и строит предположения одно смелее другого, я  тащу набитые едой пакеты и успеваю вставлять только междометия в потоке ее красноречия. В следующую субботу у Клавы нет отбоя от кавалеров на танцполе, но, увы, никто не танцует танго….

Июльское настроение


Петунии знойного цвета...
Прохладное вино после жаркого дня....
Сироп заката на дне бокала...
Помидорная прохлада...
Душистый покос...
Оптимистичный оранжевый...
Утомленный зноем...
Ожидание урожая...

 Боевой настрой..
Задумчивость пруда...
Возвращение домой...
Грибное настроение...

Летнее кухонное...
 Уютное утреннее...
 Полуденно солнечное...
 Пауковое ...
Тридцатилетнее юбилейное....




суббота, 1 августа 2015 г.

По грибы...



Июль был как июль - знойный, душный ,с частыми грозами и ливнями. В квартире, которую Дед с Бабой получили после сноса нашего любимого Дома, было просто не развернуться с непривычки. Хотя квартира была просторной и хорошей планировки. Я со своим животом бродила из угла в угол, как зверь в клетке, и мучилась ограниченным пространством. В соседнем подъезде уже была снята для нас отдельная комната, но там шел ремонт и дни ожидания переезда и предстоящих родов тянулись бесконечно. Дед был занят на работе на две ставки, заменял ушедших в отпуск. Баба день и ночь варила варенье, закрывала немыслимое количество салатов и маринадов, сушила грибы и яблоки. Муж мотался в бесконечные командировки. Приданое ребенку было готово. Книги все прочитаны. Гости все перехожены. Ожидание не пугало, а выматывало. Странно бояться того, чего в принципе не знаешь. Баба смотрела на меня с раздражением, я путалась под ногами. Дед с сочувствием, он знал, каково быть с бабой тет-а-тет целыми днями. Муж приезжал измотанный, засыпал сразу после ужина, в пять утра срывался в путь. Как-то вечером прибежала за кошиком соседка, тетка Тамарка, с пятого этажа. Их с предприятия везли в какой-то особо грИбный лес под Беловежскую пущу. Корзин требовалось много. « Ну, и чего ты киснешь дома! Поехали с нами! В твоем положении полезно побродить по лесу!»- сказала она. Баба скептически поджала губы, мол, сиди дома, еще разродишься там, в лесу. Муж вдруг объявил, что у него тоже выходной, и он с удовольствием поедет с нами. Тут губы поджала я, потому что знала, что грибник он никакой. На следующее утро от ткацкой фабрики отходил огромный автобус – полупустой. Половина желающих поехать – передумала вставать с такую рань, и никто не был против нашего присутствия, раз мест хватало.
В лесу народ хлынул в разные стороны, и мы остались одни. Погода была чудная, лес сказочный и настроение сразу же поднялось. Я неторопливо брела от гриба к грибу, муж нарезал круги вокруг меня. Толку от него было немного, он вообще не умел собирать грибы и больше ел ягоды. Солнце встало и в лесу одуряюще запахло нагретой хвоей. Сбор у автобуса был назначен на одиннадцать. Моя корзинка постепенно наполнилась. У него кроме пакета с завтраком в корзине красовался одинокий боровик. Эйфория прошла и он устало сопел, поглядывая на часы.» «Уже почти десять!» - несколько раз повторил он, перекладывая из руки в руку кошик. «Иди уже, иди к автобусу!» - не выдержала я и махнула рукой, показывая направление, по которому надо идти. Грибов попадалось все больше. Время поджимало, я торопливо обходила полянки. Но пока не слышала ни сигнала автобуса, ни криков. Солнце поднялось высоко. Пора было выбираться. На пустынной дороге никого не было. Наверное, не туда вышла, мелькнула первая мысль. И тут я увидела спящего  в тени мужа. « Я вышел и никого!» -протирая глаза проворчал он. « Сколько времени?» - « Почти десять!» - привычно ответил он. «Ты не завел с утра часы?»- ужаснулась я, понимая вдруг, что в разгаре полдень. « Они уехали без нас!»- заныл он. « Ну, Сашка, вечно от тебя неприятности! Как ребенок! Каждый раз, то не завел часы, то намочил, то разбил, то батарейку не вставил! На фига иметь столько часов, если не уметь ими пользоваться!» Часов у него и в самом деле было несколько пар. И он никогда не мог сказать который час в точности. Ноги у меня отекли, косынка сбилась на затылок, платье облепило потный живот. Сашка вдруг нервно забегал по дороге и заорал : « Как мы выберемся отсюда! Как? Куда идти? Ты знаешь куда идти?» Его вдруг обуяла паника. Белоснежная песочная дорога в оба конца терялась в хвойной зелени. Умиротворенно жужжал шмель. С треском рассыпались в разные стороны кузнечики. «Надо просто выйти к шоссе»- спокойно сказала я, - « А там добраться будет  не проблема!» « У тебя всё без проблем! Всё! Ходишь тут со своим пузом! Надоела! Зачем я сюда приехал! Ненавижу!Разведусь! Достала!» Он поддал свой кошик ногой и пошагал по дороге, выкрикивая ругательства. Пакет из- под завтрака был пуст. Я уселась в белый песок и неумело заныла. Где-то внутри, там где душа, нестерпимо саднило, «и-иии» - хлипко как-то выходило из горла. Хихикнула сама над собой. Плакать красиво, как в кино, я не умела, да и не плакала никогда. Оглянулась. Сашки и след простыл. С куста можжевельника на меня с любопытством уставилась какая-то пестрая птичка. Завтрак Сашка съел без меня. В пакете остались одни крошки и я высыпала их поближе к кусту. Пусть полакомится. Пересела в тень и вытянула ноги. Постелила в изголовье косынку и прилегла. Ребенок в животе мягко повернулся. Он вообще был очень спокойный, мой будущий ребенок. О дороге домой не думалось. Так хорошо было на вольном воздухе. Издалека донесся гул железной дороги. « Часа через два доберусь, если идти не спеша» - подумала я, перевязывая косынку. Идти решила лесом, чтобы срезать путь, да и грибов хотелось набрать побольше. Теперь у меня было две корзинки. Шла медленно, присаживаясь время от времени передохнуть. Лес изменился. Теперь это был просторный сосновый бор, устланный изумрудным мхом. Изредка встречались полянки черничника и запоздалой земляники. Через шум леса время от времени пробивался гул с перестуком колес . Я шла правильно. Огромные можжевельники делали лес похожим на старинный парк. На мху встречались россыпи шляпок польского гриба. « Вот Баба – то обрадуется!» - думалось мне, и я старалась как можно чище срезать грибы, чтобы ей потом было меньше работы. Дорога, судя по звуку, была все ближе, грибов все больше. Обе корзины заполнились, набрался полный пакет, завязалась узлом косынка. Ноги отекли. Стволы сосен закраснелись с одной стороны. « Примерно пять уже!» - подумалось мне. Темнело летом ближе к одиннадцати.Успею. Присела передохнуть. Пахло прогретой землей, перезрелой земляникой, срываясь с шумящих верхушек вниз, ветер приносил запах полей. Клонило в сон. Сквозь слипающиеся ресницы увидела, как качнулся и сдвинулся в сторону один из огромных кустов. Дрема мгновенно прошла – в метрах двадцати от меня стоял зубр. « Только бы роды не начались!» - почему-то пронеслось в голове. Он смотрел на меня, а я на него. Мой взгляд прочно застрял на влажном пятаке, каплях слюны и кусочках мха на морде. Какой-то животный страх сковал меня в присутствии этого гигантского сгустка энергии и силы. Темные глаза рассматривали меня осмысленно и удивленно! Зубр шумно вздохнул, боднул огромной башкой воздух и вдруг растворился среди можжевельников, только легкое потрескивание вдалеке обозначало его путь. Забарабанил в животе малыш. « Аааах!» - почему-то вслух выдохнула я, не в силах подняться. Вечерело, вместе с сумерками пришла и прохлада. От железнодорожной насыпи тянуло жаром раскаленных за день рельсов. Вдоль железной дороги шла песчаная, и по ней мчался желтый рейсовый автобусик. Дядька водитель остановился сам. Открылись дверцы. Кто-то из пассажиров выскочил помочь с корзинами. « У меня нет денег, но я завтра занесу, только довезите!»- просипела я пересохшим горлом. « Ты внучка Доктора?! Да тебя уж весь район ищет!Не родила в лесу!» - радостно закричал водитель. « Вот дура девка! Чего грибы-то пёрла!С пузом! Бросила бы!» - сказала одна из пассажирок. До дома я добралась совсем уж в сумерки. У подъезда было людно. Видимо духота квартир выгнала всех на ночную прохладу. Все наши окна на втором этаже горели. « Не спят еще!»- подумала я и увидела соседку с пятого этажа. « Тетка Тамара ! А Вы много грибов набрали?» - окликнула я ее. Увидев меня, тетка в голос зарыдала. Прошло полгода. День выдался необычайно красивый в кисее редких крупных снежинок. Я  шла от здания суда и рыдала. « Ну не плачь, чего ты! Развод это ерунда! Можно просто жить вместе и все! Или снова расписаться! Не плачь!» - скакал вокруг меня муж. «Дурак ты, Сашка! Это я от радости плачу! От радости, что хватило ума разойтись с тобой!»
P.S. Выслушав мой рассказ про зубра,  Дед сказал, что нечего было и бояться. Ни один зверь, ни одно животное, ни одна змея никогда не причинит зла беременной женщине. Закон природы.

Новая я

Утро первого января было абсолютно кайфовым,дом уютным и чистым,погода солнечной,все как я люблю. К обеду настроение было испорчено общением...