Испанская гитара...

В город приехал струнный квартет с репертуаром средневековой музыки. « Испанская гитара» - значилась на афишах. « Ах!» - вздохнули неискушенные жители города с претензией на интеллигентность. И кинулись за билетами. Билеты стоили неприлично дешево, и небольшое помещеньице интерклуба было заполнено в считаные минуты. Полный аншлаг. На концерт я пошла не одна. Начало совпало с концом рабочего дня у ВП и Шурика, на улице шел дождь, и вместо того, чтобы скоротать время в кафе или отправиться домой, они вдруг увязались за мной. Как и следовало ожидать – билеты нам достались в предпоследнем ряду. « Мы ничего тут не увидим!» - недовольно проворчал ВП. « А тут и нечего смотреть! Мы будем слушать!» - бодро ответила я. « Ну-ну, послушаем!» - вкрадчиво прошипел Шурик. Всем своим видом оба выражали недовольство. « И не надо мне портить настроение! Нечего было идти со мной!» - взъелась я. Оба сразу сделали непроницаемые лица. Неподалеку от нас огромный кондиционер на стенке дул во всю мощь, заглушая гулом ропот предвкушающей публики. «Может выключить?» - потянулся к розетке Шурик. « Не трогай!» - одернула его я. Слышались звуки настройки, блаженно улыбались подтянутые старушки, уныло багровели шеями приведенные насильно мужья, смирно вытягивали шею ученики музыкальной школы. То тут, то там вспыхивали фотовспышки. Потный и взъерошенный человечек метался по проходу, пытаясь одновременно всучить программки и отключить кондиционер. Из-за шума этого огромного ящика невозможно было начать концерт. Человечек  истерично менял свою дислокацию попеременно выкидывая вперед  пухлую ручку с пультом. Программки из другой ручки расходились как горячие пирожки. Усевшись по обе стороны от меня,  Шурик и ВП хранили гробовое молчание. Им всё не нравилось. В зал ,заискивающе полу приседая, втиснулась директор интерклуба. Двигаясь  по- крабьи, она полуприсела, отклячив попу, перед лысоватым господином в золотых очках. Снисходительно кивнув, он встал и направился к сцене. Проворно подхватив его стул, директриса ловко пристроила его в первом ряду. « Ничего себе!» - сказал громко ВП. « Как здорово! Всего лишь переставил стул, и твой билет за 100 превратился в VIP –место за 500! Я тоже так хочу!» Сидящая спереди дама обернулась и смерила его долгим взглядом. ВП открыл было снова рот,  я легонько наступила ему на ногу. Человечек с пультом  по прежнему метался по проходу, кондиционер гудел еще громче, сплевывая влагу прямо на паркет. « Господа! Ах! Секундочку! Сейчас начнем!» - трепыхнулся он и кинулся прямо в наш ряд, размахивая пультом уже перед нашими лицами. « Вот клоун!» - не выдержал Шурик,- « У тебя же пульт от телевизора!» Человечек споткнулся об идеально начищенные туфли Шурика и еще раз истерично дернул ручкой. Шурик поднялся, потянулся и выдернул шнур из розетки. «Реальный клоун!» - фраза повисла в наступившей тишине, и весь зал с негодованием воззрился на него. « Оваций не надо!» - шутливо поклонился Шурик . « Сядь!» - зашипела я на него,- « Сядь сейчас же!» Но человечка не так легко было сбить с толку, он широко улыбнулся, раскланялся, встряхнул прической и бодро побежал по проходу, держа программки в высоко поднятой руке. В ряду наискосок ,один из приведенных насильно мужей, исподтишка подмигнул Шурику. ВП, опустив голову, едва сдерживал смех. « И вот, последняя программка! Кто еще не приобрел программку!» - издали завопил конферансье. « Надо было купить!» - вздохнула я. «Зачем?» - оба с удивлением воззрились на меня. Я растерялась. В обоих словно вселился бес, я их просто не узнавала. « Это чтобы знать ,что будут исполнять!» - едва сдерживаясь и понизив голос сказала я. « А что, объявлять не будут?» - удивился ВП. Все, впереди сидящие, с программками в руках, обернулись. « Будут, будут !Просто так принято…» -прошипела я.  « Ну да,10 рублей за клочок бумажки! И на программку то нормальную не похоже! Как легко на вас,меломанах, делать деньги!»- громко подвел итог ВП. Теперь нам дышал в затылок задний ряд. « Вот что значит люди не ходят в театры и на концерты! И вообще в приличные места!» - сказала пожилая дама слева от Шурика. « Вот поколение! Не знать, для чего программка! Так себя вести на людях!» Шурик заинтересованно взглянул на нее и спросил: « А вы уже изучили свою программку?» « Разумеется, молодой человек! Разумеется!»- важно ответила она. Шурик двумя пальцами выхватил программку из ее рук и протянул мне.  « Читайте мама! Тут почти ничего нет! А Вы еще и 10 рублей отдать хотели!» Приведенные насильно мужья громко заржали. Мне стало дурно. « Простите нас, пожалуйста!» - обратилась я к даме и тут же вернула программку. Дама демонстративно пересела на другое место. Наконец-то начался концерт! В концерте участвовали три молодых музыканта. После первого номера ВП громко прошептал: « И где же тут квартет? Их всего трое!» « Молодой человек!» - укоризненно посмотрела на него статная администраторша. Она стояла в проходе и, полузакрыв глаза, покачивала головой в такт музыке. Мои умолкли, и мы прослушали еще два произведения. Музыка была непривычной, необычной и невероятно завораживающей. « Чего-то я не понял! А где же эта самая испанская гитара?» - не удержался после очередного номера Шурик. « Вы ведете себя просто отвратительно! Вы мешаете наслаждаться музыкой!» - зашикали на него пенсионерки сзади. Поднявшееся настроение  было напрочь испорчено. Я со всей силы ущипнула его за руку. « Мама, покажите мне эту гитару на сцене!» - понизив голос, упрямо повторил он. Показать было нечего. На сцене была виолончель и две скрипки. « Помолчи, пожалуйста! Может быть во втором отделении…» Шурик согласно кивнул. « Так это еще не весь ужас? Еще и второе отделение будет!» -открыл рот ВП. Я разъяренно повернулась к нему. Но тут заиграла музыка, и все замолчали. В этом номере появились сразу две гитары и сразу две тетеньки торжествующе оглянулись на нас. Мне концерт уже не доставлял никакой радости, я готова была встать и уйти, но мои спутники с непроницаемым видом слушали одно произведение за другим. Постепенно я успокоилась и расслабилась. Испанская гитара в исполнении этих бледных юнцов действительно завораживала. В антракте конферансье объявил, что буфета не будет, перерыв чисто технический и стал предлагать абонементы на шесть концертов органной музыки по смехотворно низкой цене. « А где будут проходить концерты?» - громко спросил ВП. Зал притих. Администратор тут же нарисовалась за нашими спинами. Человечек сделал сложный пасс руками и ослепительно  улыбаясь  ответил : «Здесь!». При этом он смотрел на ВП как на несмышленого ребенка, задающего глупые вопросы взрослому дяде.  «Оно тебе надо!» - одернула я мужа. « Здесь - это в нашем городе или в этом зале?» - упрямо продолжал спрашивать он. « Ох, ну разумеется, и  здесь в зале, и в вашем городе!»- промурчал человечек, поводя плечами и подкатывая глаза. К нему уже тянулись руки с банкнотами. « Но здесь же нет органа – ни в городе, ни в этом зале!» - не отступал ВП. Зал недовольно загудел. Все раздраженно оглядывались на нас. « Друзья мои! Господа!» - закричал человечек – « Мы уже обо всем договорились! На время гастролей орган Владивостокского католического собора будет демонтирован и перевезен сюда!» Раздались одобрительные возгласы и даже редкие аплодисменты. « Сам-то веришь в то, что сказал?» - вышел из себя ВП, поднимаясь. « То программки! То билеты! Реально, без лоха жизнь плоха!»- пробасил Шурик. « И в самом деле! Какой орган может поместиться в этом зале!»- вдруг поддержал нас седоватый мужчина. « Ради шести концертов его никто не будет демонтировать!» - сказала молодая женщина со старомодным жабо на блузке. По проходу к сцене, не изменяя своей крабьей сущности, бочком побежала директор клуба. « Верните мне деньги!» - категорично заявил недавно осчастливленный обладатель абонемента. Конферансье снова всплеснул ручками и почему-то уставился на нас. « Что брат, не пошло?! Ни кондишку выключить, ни билеты втюхать! Прям не день, а разочарование!» - расплылся в улыбке Шурик. Началось второе отделение. Полуприседая , отставив попу,к нам придвинулась директор: « Я попрошу вас уйти!» « С чего бы это!» - возмутился ВП. «Я еще не дослушал весь этот цирк! Я обожаю этот квартет во главе с этим пройдохой! И вообще ,не уйду пока не дослушаю на все гроши!» У меня от стыда вспыхнули щеки. Еще ни разу в жизни меня не выставляли с концерта. « Мы возвратим вам деньги, уходите!» - настаивала она. Из зала я вылетела, как ошпаренная и пришла в себя уже на улице. Вскоре ,не торопясь вышли мои мужчины. За ними один из приведенных мужей и седоватый дядечка. Всем в кассе вернули деньги за билеты.  Домой ехали в полном молчании. Настроение у меня было самое гадкое. «Мама, Вам плохо?» - участливо погладил меня по голове Шурик. « Нет, просто здорово!» - взорвалась я. « Никогда! Никуда! Ни за что! Я вас не возьму с собой! Нас  выставили из зала! Позор! А если бы вызвали полицию?!»  « Если бы мы и правда были не правы, нам бы никто не возвратил деньги!» - резонно заметил муж. « Да просто от вас не знали, как избавиться!»  « Угу…и продать кучу абонементов несуществующих концертов!»- проворчал Шурик.

Спустя неделю ВП хвастал в гостях, как он, тонкий ценитель испанской гитары, наслаждался дивным концертом. А Шурик многозначительно изрекал, что там было даже то, чего не напечатали в программке. Мне добавить было просто нечего.

Буква...

Беременность давалась Елене тяжело. Июнь выдался жарким, с частыми грозами. Душными ночами  она не могла уснуть, поджидая мужа с дежурств. Мучаясь ревностью, она представляла себе смешливую медсестру Лилию, которая даже в белом халатике умудрялась выглядеть изысканно. Вот и сейчас, сидя перед распахнутым  в сад окном, она слушала раннего соловья и куксилась. Слезы капали на огромный живот, ломило спину, ныли отекшие ноги. И вообще она была страшно одинока и несчастна. Тихонько всхлипнув, она пошарила босой ногой в поисках тапка, не найдя, с трудом встала и проковыляла босиком по комнате. Ходики мерно отстукивали, двигая стрелки к четырем. Семен задерживался. Елена последние недели не работала, и муж забрал ее пациентов и часы приема, чтобы не терять место  на время родов и первых месяцев после них. Медсестра вызвалась помогать. Сегодня они оба выехали на вызов к пограничной заставе. Перед глазами снова всплыло лицо Лилии с тонкими бровями, как у Орловой. Красивая. Елена сделала круг по комнате, потирая поясницу. Вдалеке громыхнул гром.   Еще раз. Еще. Соловей примолк. Вдруг завыли собаки. Гром рокотал как-то ритмично, то приближаясь, то удаляясь. Заныли в небе самолеты. Тревога. Учебные вылеты с нашей  и провокационные с той стороны, не давали спать никому уже с месяц. Грянул взрыв. Дрогнули стены. Это определенно была не гроза. Учения. Накинув шаль, она выглянула в окно. У соседей зажглось и погасло окошко. Сад примолк. Хлопнула дверь на хозяйской половине. И снова все стихло. Щелкнул соловей, пытаясь продолжить петь.  Послышались быстрые шаги, распахнулась дверь, и пропахший больницей Семен шагнул в комнату. « Это война!» - выдохнул он. « Надо уходить! Сейчас!» Она растерянно отпрянула и вдруг села на постель. Хозяйские двери вдруг захлопали, что-то звонко ударило в пол. Какой-то лязгающий гул вдруг заполнил округу. « Ну, давай же, давай! Лилька отдала лошадь!  Они уже на заставе!» Гул нарастал. Посыпались щелчки выстрелов, как будто кто-то налил холодной воды на плитку. « Не успеем!» - почему то прошептал он и, рванув занавеску, выскочил в окно. Сотни, тысячи мгновений пролетели над ней, но она так и стояла, не говоря ни слова, некрасиво скосолапив ноги ,сжимая худенькими пальцами шаль на большом животе. Семен, белея манжетами в предрассветной серости, протягивал к ней руки, помогая перебраться через низкий подоконник. А по улице шли танки, сминая заборы и палисадники, снося углы домов на поворотах. « Сём, а я тапки забыла!» -прошептала она. « Шшшш… я сейчас…» - почему-то тоже прошептал он в лязгающем грохоте. Заросли запущенного сада надежно скрывали их, но почему-то казалось, что стук сердца слышен на всю округу. Чуть пригнувшись, он пробрался к старой черешне. В распахнутом окне, как от сквозняка вспузырилась занавеска. Какая-то тень с воплем метнулась от дома к сараю, вдруг вздыбилась и рухнула стена, накренилась крыша. Хрустя стеклами и урча, танк прошел дом насквозь. « Молчи!» - метнулся Семен  к застывшей жене с разинутым в немом крике ртом. Он придавил ее к земле, закрывая лицо ладонью . Мир сузился до крохотного клочка земли перед глазами. Страх накрыл теперь обоих, как липкий  туман. Безжалостно светало. У разрушенного дома кто-то лежал, вдавленный танком в ухоженную клумбу. Болталось белье на оборванной веревке. Вдалеке слышались выстрелы. « Уходим!»- торопил муж, но страшное безразличие вдруг охватило ее. Все казалось затянувшимся кошмаром, и нужно было просто проснуться. Всего этого просто не могло быть наяву. Живот вдруг дернулся. Младенец повернулся, уперся и замолотил чем-то там мягко-мягко, как бы призывая подняться.   За садом на бурачном поле никого не было, но она бежала задыхаясь и ей все казалось, что опушка  леса никогда не приблизится. Пройдя просеку, натолкнулись на таких же беженцев с соседней деревни. « Ах, бедная ты, бедная!»- сочувственно сказала старуха, глядя на кудрявую головку Елены. Семён вспыхнул было, но промолчал. Надо было беречь силы. « Домой ! Скорее домой!» - думала Елена, теребя бахрому шали. До дома были еще десятки километров. Шли долго. Выпрашивали вареную картошку на хуторах. Ночевали в лесу. В деревнях везде стояли немцы. Дороги были пустынны. Кто хотел убежать – уже давно убежали. Медленно шли только они. И молчали, каждый думая о своем. Тонкая сорочка изорвалась. Живот прикрывала старая юбка, подобранная в одном из брошенных домов. На плечах все та же шаль. Обуви не было. Елена шла босиком, не обращая внимания на израненные ступни. Она вдруг погрузилась в необыкновенное спокойствие, недоступная в своем внутреннем ожидании для внешнего мира. Даже Семен, казалось, существовал для нее теперь в другой плоскости. Она несла бремя будущей жизни, сосредоточившись на ее сохранности. Дорога к дому все не кончалась. Шли мимо разоренных хуторов и оглохших от горя деревень. Собирая на полянке спелую землянику, она вдруг увидела вырванную с мясом пуговицу, а чуть дальше растерзанный труп, и, не подходя ближе, стараясь не смотреть в ту сторону, продолжала тщательно обирать ягоды, единственную их пищу за последние два дня. Ночью не спалось. Держась за руки, прислонившись к стволу дерева, они молчали. « Как назовем?» - подала она впервые за несколько дней голос. « Лилия… Это она дала мне уйти…» - скупо ответил Семен. « А я-то, дура, всё ревновала!» - вдруг всхлипнула Елена. « Ну, точно, дура !»- ответил он, целую ее в теплую макушку. К своему городу они вышли на рассвете, и весь день пролежали в зарослях алычи на берегу реки, наблюдая за такими близкими родными окнами. В сумерках появились на пороге. Семья их уже оплакала и все в каком-то оцепенении разглядывали друг друга. За такое короткое время люди разучились много говорить. Наскоро переодевшись, Семен засобирался в путь. « Много тебе будет заботы! Береги себя!»- сказал он на пороге. Елена молча кивнула и прильнула к плечу. « Пора!» - мягко отстранил он ее и отступил в темноту. Девочка родилась 22 июля. Свидетельство о рождении выправили после войны. Глуховатая после контузии заведующая ЗАГС записала ее Лидией. « Нет, ну подумаешь, одна буква!» - сказала она расстроенному Семену. « Называйте дома –как хотите, а документ портить не дам!»

Гречка...

Жили мы не тужили и тут вдруг появилось новшество- ветеранский паёк. И делился он на какие-то категории и ранги. Кому-то полагалось больше гречки, консервов и сухой колбасы, кому-то меньше. Всё зависело от удаленности от передовой,30-ти километровой зоны и еще каких-то топографических изысков. Соседка Неля "оббежала" все инстанции и выбила паёк для мужа, сына полка. И как водится, позвонила вечером Бабе. « А ты когда оформишь паёк? Гречки в магазинах не достать!» - приступила к деду Баба. Дед вяло отмахнулся: « Нам что, есть нечего? Не обойдемся без гречки?» « Но ты же фронтовик! А он в десять лет удрал из дома, прибился к полку и просто жил  в блиндаже командира. Он не мог воевать в таком возрасте!»- не унималась Баба. Дед сморщился. Все недолюбливали громогласного соседа, которого, несмотря на фронтовое детство так и не взяли в военное училище и он, выйдя на пенсию обычным бухгалтером, вовсю командовал теперь нашим двором. Утро начиналось с разноса дворникам, вечером шла баталия с мусорной машиной. Подъезды сверкали чистотой, пестрели домашними половичками, сияющими стеклами и зеленели цветами. Разбивались цветочные клумбы, красились лавочки, белились деревья и бордюры. Хозяйки без лишних напоминаний намывали лестничные клетки, потому как с грозным управдомом никто не хотел связываться. И весь день разносился по гулкому двору образцово-командный голос соседа. « Нет, как вы его терпите, такого грубияна, самодура!»- возмущались соседки из других домов. « Воображает из себя генерала! А сам-то, сам…сын полка!» « Пусть сейчас повоюет, раз уж в войну не пришлось! Тем более, что с вами тут воевать совсем неблагодарное дело!» - говорили снисходительно соседи- фронтовики, щелкая косточками домино.  Сосед исправно получал юбилейные медали, выступал на митингах и собраниях, возглавлял различные комитеты и советы ветеранов. И вот паёк. Дед наотрез отказался ходить по инстанциям. « Меня весь город знает!» - возмущался он,-« И я за килограмм гречки пойду просить! За палку сухой колбасы воевать!» « И ничего, другие «ходют»! На праздник всем «дэликатэсов» хочется!» - железно парировала Баба. Соседка ежемесячно докладывала, какие банки и пакеты выдают ветеранам, и Баба не могла пережить подробности в виде сервелата или дефицитного майонеза с горошком. Известно капля камень долбит. Через полгода пошёл- таки насчет пайка и Дед, взял удостоверение, надел награды,сгорбился и пошел. Вернули нам его уже из больницы после сердечного приступа. В том самом каком-то комитете выяснилось, что фронтовой госпиталь, которым командовал Дед, оперируя сутками , в полевых условиях, и где осколками убивало порой и врачей, и раненых во время операций, «не дотянул» чуть больше двух километров до передовой. И Деда назвали нелицеприятным словом, и намекнули на обеспеченных детей и внуков, работающих заграницей, и припомнили его работу на полную ставку, несмотря на пенсионный возраст.« Всё!» - строго приказал он Бабе, вернувшись из больницы. И тема пайка умерла в домашних разговорах. А я пошла «наверх», я упрямо шла из кабинета в кабинет, я скрупулезно собирала справки, документы, газетные вырезки, наградные листы, искала свидетелей… « Я не пойму, чего Вы добиваетесь! Гречки? Вы мне столько неприятностей устроили! Чего Вы всё от меня хотите!» - в конце концов не выдержал председатель «пайкового комитета», вызвав меня на приём. « Извиниться! Вы просто должны официально извиниться перед моим Дедом!» « И это всё? Ещё чего!» - удивился он. Прошел год и 9 мая вместо привычных поздравителей школьников в наш дом пришли солидные люди из  горкома. И поздравили, и извинились, и вручили аттестат на получение пайка.  Дед оттаял, заулыбался, рассказал любимый анекдот, пригласил всех за стол, сказал тост, выпил рюмку водки. Но так ни разу и не сходил потом за пайком. А соседка прекратила рассказывать о том, что дают на паек. Сосед от него отказался в солидарность с Дедом. Не я со своим молодым упрямством, а он, со свойственной ему прямотой и напором, убедил чиновников извиниться. Гречку я с тех пор на дух не переношу. Никто в нашей семье ее не переносит.