Возвращение...

Сестра Лена её раздражала. Её близкое, хоть и родственное ,присутствие опустошало, выматывало, злило, связывало по ногам и рукам. За пять лет  тюремного срока Нюра привыкла заботиться только о себе, выживать самой, жалеть только себя.

Сердце отказывалось воспринимать сестру – голенастую, с вечно голодным, обкусанным ртом, огромными глазами в толстых валиках век, которые смотрелись нелепо на исхудалом, костистом лице.

Сердце не оттаивало и при виде дочери, выросшей до шести лет без нее. При слове «дочь» вспоминались мучительные роды, которые не смогла ни облегчить, ни оправдать опытная акушерка и близкая подруга. « Ну же, давай! Бери на руки! Корми! Да улыбнись уже!» - совала она в руки кулек с ребенком. Сердце равнодушно молчало, и только темный протест поднимался изнутри, когда девочка пыталась уцепиться за сосок. Ребенок, должно быть ,что-то чувствовал и после одной-двух попыток стал отворачиваться от груди. « Да ты каменная баба!» - кричала подруга и уносила кормить ребенка улыбчивой калмычке, у которой хватало молока для всех «подкидышей». И сейчас она  также равнодушно смотрела на фарфорово- тонкое лицо девочки ,в котором уже сейчас угадывалась будущая красавица, на худые ножки с выпирающими коленками, на тонкую шейку в слишком большом воротничке школьного платья. Белоснежное кружево воротника подчеркивало слабину шеи и знакомое чувство слепой какой-то злобы и протеста выплывало из потаённых глубин души.

Вспоминалось личико совсем другого ребенка, в атласе пухового одеяльца, в уюте розовой теплой комнатки. Теплый запах родного тельца  приходил во сне и исчезал на рассвете, оставляя немую грусть  и недоумение в сердце. Ребенка забрали в обмен на несколько лет свободы. Об этом не знал никто, но именно сестра Лена, в своем неведении, почему-то казалась особенно опасной, хотя всего лишь воспитывала старшую дочь.

На свободе Нюра не растерялась, накинув чудом сбереженную сестрой горжетку и подкрасив губы, в первые же дни кинулась хлопотать, просить, пробивать, лебезить и лить жалостливую слезу. Домой возвращалась молчаливая и уставшая. Выкуривала папироску, закручивала тряпочные папильотки и отворачивалась к стене, оставляя Лену и дочку наедине с остывающим ужином и гнетущей тишиной, пронизанной визгом разыгравшейся метели и треском дров.

« Едем на юг! В Грузию!» - сказала она однажды вечером и принялась упаковывать нехитрые пожитки. « Ты хочешь это взять с собой?» - спросила она, увидев дрожащие губы девочки. Игрушки и стопочка книг были безжалостно выставлены к порогу.  По бледным щекам полились слезы.« Хорошо!» - нараспев сказала Нюра ,и смастерила малышке заплечный мешок. « Никто, слышишь, никто никогда не будет нести твои прихоти и вещи! Запомни это!» Лена торопливо прижала племянницу к себе: « Ну, не плачь! Мы едем туда, где тепло! И куклы теперь твои поедут! Не расстраивай маму!» И она мечтательно прищурила серые глаза в тяжелых валиках век. 

                                                               *     *      *

Жизнь после войны постепенно стала налаживаться и Нюра вздохнула с облегчением, когда Лена наконец-то вышла замуж. Вышло нелепо и неудачно с замужеством. Лена,растерянная и напуганная переменами в жизни сестры, под давлением будущего мужа и Нюры, она не сильно-то и сопротивлялась. Свое новое положение она осознала только на перроне, когда мутные окна вагонов потекли перед глазами. Сестра уехала сразу после скромного свадебного обеда, захватив выращенную ею с пеленок племянницу. Муж , чужой и властный мужик, нетерпеливо дергал Лену за руку, торопя в новую жизнь. Жизнь, как окажется, беспросветно-грустную, полную побоев ,измен и унижений.