Бархотка...

Плясала всегда Клава одна, до изнеможения, до седьмого пота, последняя уходила с танцпола, собственно первая и начинала, когда еще никто не решался начать вечер. В захолустном, но единственном ресторанчике в нашем поселке на берегу моря была своя «табель о рангах» - все двадцать столиков были изначально распределены. За первыми двумя сидели «ляди», и никому в голову не могло прийти приставать  к дамам сидящими за другими столами. Был стол для братвы, для ментов, для вояк, для «коммерсов» и «залётных». Дрались редко и лениво. Это было единственное место, чтобы провести субботний или еще какой вечер, поэтому атмосферой праздника дорожили. К десяти начинала подтягиваться всегдашняя публика, к одиннадцати выползал к символической сцене ансамблик, выходила на танцпол Клава, относила второй уже «дежурный» кофе к первым столам коротконогая официантка. В открытые окна несся гул моря, облагораживая влажной солью затхлый воздух прокуренного зала. За нашим столиком обсуждались новости за неделю, поедался нехитрый ужин из двух блюд, на который откладывались деньги загодя, разливалось под столом принесенное с собой вино. Но градус в зале постепенно растет. Время от времени кто-то шикует, заказывая музыку и хорошую закуску, и тогда все оживляются. «Ляди» выходят на танцпол, хищно выглядывая добычу. Дружественные столы обмениваются графинчиками с водкой. В перерывах ,когда музыканты выпивают рюмку за ширмой, народ выходит покурить на улицу. Клава радостно виснет на представителях  разных столов и собирает пьяные комплименты. Клаве пятьдесят, она кажется жутко старой и несуразной в открытом топе и сборчатой юбчонке.

Сегодня мы с Клавой за столиком вдвоем. Я ей не компаньон по танцам и поэтому сижу практически весь вечер одна. Мне не нужна компания, я с интересом наблюдаю за залом, с аппетитом ужинаю, наслаждаюсь единственным свободным вечером за неделю. У нас клуб одиноких сердец и наличие свободных мест за столом сегодня особенно подчеркивает это.  Запыхавшись, Клава плюхается на стул, посылает воздушный поцелуй пьяненькому лейтенанту и заказывает кофе. Клава хозяйка нескольких магазинчиков, но в нашей небогатой компании не выделывается и заказывает такой же скромный ужин, как и все. Иногда, чтобы поддержать компанию, платит за кого-то из нас. На сегодня всё. Мы уже готовы уйти после кофе домой. Клава устала. И даже неяркий свет дымного зала не скрывает глубоких морщин у глаз и провисшего подбородка. Свежо смотрится только загорелое декольте. Танька-официантка выныривает из-за колонны и нависает над столом, торопливо собирая тарелки. Шея у нее блестит от пота, на локте прилип листик петрушки. « Девочки, я к вам двоих подсажу, залетных,можно?» - заискивает она перед Клавой. Клава молча обмахивается мятой салфеткой. « Ну ,девочки! Кофе за мой счет!» - ей не хочется терять возможность подзаработать в конце вечера. Клава молча кивает. Растекшаяся от жары помада, ржавые волосы и нелепая бархотка на шее придает ей сходство с красоткой Ренуара. Ну, это если совсем не приглядываться. Танька, не оглядываясь, уже катится на своих коротких ножках к входу, собирая на поднос со столов мятые салфетки, бутылки, головки цветов, деньги и переполненные пепельницы. За наш столик присели двое. Обычный, лет тридцати, и старый, весь в морщинах. Представились. Мы удивились. Галантное отношение здесь в диковинку. Старый вдруг улыбнулся, согнав морщинки с лица, показал чудной красоты зубы и спросил: « Что будете кушать девочки?» « А мы уже поели!» - ответила Клава. « Драгоценная моя, я не спрашиваю, что ты ела, я спрашиваю, что ты будешь кушать!» - беря кончики ее пальцев в руку, сказал он. « И ты тоже!» -  даже не взглянув  в  мою сторону. « Не беспокойтесь!» - пролепетала Клава и покраснела всем своим загорелым декольте. Официантка стояла, разинув рот. Второй молча водил пальцем по строчкам меню, постукивая ногтем на том, что выбрал. « Спасибо, но нам столько не съесть! Мы ужинали уже!» - сказала я, когда коротконожка подкатилась к столу второй раз. «Домой заберете! Дети есть? Пусть дети поедят!» - снова показал зубы старый. Оба они ели с завидным аппетитом, но не жадно. Молодой молчал, а старый руководил застольем. Вся трапеза превратилась  особое действо, центром которого случилась Клава. Ей были сказаны особые комплименты, поднесены цветы ,показан фокус с  яблоком, рассказан тонкий анекдот, горели свечи, танцевали кусочки шоколада в шампанском. Какой-то особый шик был в этом старомодном ухаживании. Щепотью дотрагивался он до пухлого локотка выражая свою симпатию, ласково оглаживал взглядом морщинки у глаз, внимательно следил за губами, улыбчиво подвигал вазочку с мороженым. Мы, молодые, безмолвствовали, чувствуя себя совершенно лишними.  

« ТангО!» - скомандовал он музыкантам, глядя в глаза Клаве и не суетясь с деньгами. Зал замер. Что-то там пискнуло в аппаратуре. « Не уходи, тебя я умоляю…»- вкрадчиво вступил солист и на танцполе образовалась только одна пара. Они прошли круг, прицениваясь друг к другу, держась кончиками пальцев, сравнивая шаги, не смея слиться в дуэт, раскручивая спираль танго по нарастающей.  Расстояние сократилось – шаг в шаг, вдох- выдох, поворот  и ножка вбок. Он наступает-не отступает, она-уступает и отступает. Строгая линия плеч, непримиримость затылков, истома бедра, по-во-рот и аааах, наклон! Их годы улетели прочь, опыт побед и разочарований отступил, осталось только чувство и вкус к жизни, острота момента, намек на страсть.. . Клавины глаза горят, её бархотка на шее и к месту, и к случаю. В его глазах снисходительность и власть, в ее – коварство и вызов. Ах!Еще аккорд  и они идут к столу. Зал аплодирует. По дороге домой Клава пританцовывает, размахивает руками и строит предположения одно смелее другого, я  тащу набитые едой пакеты и успеваю вставлять только междометия в потоке ее красноречия. В следующую субботу у Клавы нет отбоя от кавалеров на танцполе, но, увы, никто не танцует танго….