О переменах...

Глупо начинать что-то менять в своей жизни с понедельника или с первого числа. Это ,кстати,завтра. Все перемены кажутся глобальными,а изменения кардинальными накануне,но когда дойдет наконец до дела,то каждый маленький шажок к цели превратится в большую личную победу. Сколько же этих шажков надо сделать,чтобы они превратились в один большой шаг,цепочку шагов,путь к цели. И не важно какая у вас цель назавтра,главное любить и уважать себя на этом пути и не сдаваться.

Забытые мечты...

как погасшие звезды. На время,не навсегда. Вспомнил о них и они снова сверкают.
Если твоя молитва услышана,мечта сбылась,то к чему искушать себя деталями. У кого-то сбывшиеся мечты это приятный и даже неожиданный сюрприз,у кого-то это радостный результат правильного планирования. У кого-то вообще момент волшебства - раз и готово. А кому то уже и мечта не нужна,но она вот,в ладошке и требует радостной реакции. Однажды я записала на листике свои мечты. Так и озаглавила - " мои мечты". Обычно я все такое пишу в блокноте,а тут вдруг на листике,да еще и потеряла. Листик нашел случайно сын, поухмылялся и передал мне пропажу. А я прочла и обомлела. Все сбылось, и даже лучше,чем мечталось.
А вы записываете мечты,помните ли о них?

Цветочное настроение...

Нелюбовь...

В Люси все идеально. Волосы, зубы, фигура, речь. И умная, и красивая. Один недостаток – мягкие ногти, которым ну никак не удается придать хищную форму. Этот маленький секрет маскируется ухоженной кожей рук, удачно подобранной формой ногтей и идеальным цветом лака. Люси «легкая» на подъем и работу, и все домашние дела получаются без видимых усилий,как бы сами собой. Мало кто догадывается, что поздно вечером, наложив маску на лицо и высоко заколов челку, она одновременно делает тысячу домашних дел. Форма мужу, одежда детям, поделки в школу, чистый пол , обед на шестерых, лекция в женсовете, контрольная в заочный университет, новое кашпо на стену, модная выкройка брючного костюма, пирог с ревенем на завтрак, кекс для посиделок с соседками, ворох белья для глажки, обязательное письмо матери – и спать она идет далеко за полночь. Утром зарядка и стойкий запах кофе по всему дому. Громко цокают по плитке подъезда каблучки. Звук Люсиных шагов и запах духов я могла бы узнать из миллиона.

Люся умеет всё! Плавать за буйки, стрелять из пистолета,нырять со скал, танцевать на бис, петь на сцене, говорить на трех языках, убеждать упрямых, переносить неумных, удивлять нарядами, влюблять наповал, убивать одним словом.

Блестящая, тонкая, интеллигентная, ловкая, предмет зависти и восхищения – ей не под силу только одно – любить себя. Ну и мягкие ногти, конечно, должен же быть хоть какой-то изъян в человеке.

Люси ушла рано. « Ах, не хочу жить до глубокой старости и быть в тягость!» Так и случилось. Даже мертвая она была безукоризненно красива. Диссонансом к мраморно застывшему лицу выглядели необычайно старые, морщинистые руки, такие маленькие и беспомощные ,как лапки у воробья. Я подтянула кружево, стараясь их прикрыть.« Дочь хоронишь?»- спросил  меня дядька в морге, помогая приготовить ее в последний путь. « Нет, маму…» -не удивилась я вопросу. Она всегда выглядела намного моложе. Дядька удивленно выдохнул перманентным перегаром и не взял с меня денег.

И лишь только один человек ни разу не восхитился ей и не признал ее достоинств – ее мать.

 « Красивую дочку родила! Все при ней! Но ногти не в меня! Мягкие! Неудачница! Рано ушла!» - вытягивает она свою старчески пятнистую руку с ухоженными «стальными» ногтями.

«Дались им эти ногти!» - думаю я и рассматриваю свои собственные.

Мимолетное...сиюминутное...

 

Помощник...

 Кот в отпуске,пес занят другими делами и поэтому на помощь в ловле мышей пришел нащ сосед Гоша.

 Он облюбовал место на подоконнике в мастерской.

 Но так как он был застигнут за пожиранием яиц в птичнике,его пришлось вежливо перенести на другую территорию.

Он был слегка оскорблен таким способом переноски,отдышался и уполз в придорожные кусты. Но я ничуть не удивлюсь,если обнаружу его завтра утром на прежнем месте,впрочем как и в прошлые два раза.

Цветочное настроение

Справка...

Все уехали на свадьбу. Халтурить. И по фигу мелкий дождь, если заранее все оплачено, столы ломятся и невеста на сносях. Про невесту на сносях – это я из вредности. Я не езжу работать на свадьбы. Я преподаю всего лишь фортепиано и историю зарубежной музыки. В этот раз не взяли и Леньку. Из-за незаполненных журналов, вернее, из-за скрипачки Инночки. « Заполни все сам! Надоело! У меня своих журналов полно и скоро проверка!» - проворковала она так, что обидеться на нее было невозможно. Инночка- красавица, перфекционистка ( тогда такого слова не знали и называли ее занудой) и модница, что заставляло ее браться за любые «халтурки» лишь бы купить что-то загранично-умопомрачительное. Ленька надулся на весь белый свет, уже полчаса сидит над журналами и ничего не пишет. Он музыкант от Бога. И слух у него абсолютный, и играет практически на всех инструментах, которые только у нас есть в музыкальной школе. Иногда мне кажется, что наш директор Ваня ему завидует. Не из-за таланта, а из-за внешности. Ленька- цыган. Вырос с бабкой на заброшенном среди болот и озер хуторе. Откуда он взялся у этой бабки – никто не знает, просто однажды он там появился в трехлетнем возрасте и все. У него смуглое точеное лицо, копна кудрявых волос, жгучие глаза и аккуратная ухоженная бородка. И как запоет он на тех свадьбах, как ударит по барабанам или развернет аккордеон, так и зайдутся девичьи сердечки. Но в нашей школьной рутине мы ко всему привыкли, даже к этой огненной красоте. Речь у Леньки не такая красивая, как он сам и любая фраза у него начинается с «того-этого». Вот и сидим мы с Ленькой в новеньком кабинете, новенького Дома культуры, среди штабелей новеньких нераспечатанных коробок с инструментами и сборниками нот. Я злюсь – помимо своей работы мне поручено еще и внести перечень всех поступлений в инвентарную книгу. Представляю, как им там весело на этой свадьбе! Дождь застучал увереннее по новенькому жестяному подоконнику. В кабинете зажгли свет. Ленька так и сидел, вздыхая над чужими журналами, не сделав в своих ни строчки. « Лёнь, я тебе ключи не оставлю! Поторапливайся!»- сказала я больше из вредности, чем по необходимости. Работы мне было еще на добрых два часа, но сидеть над бумажками в субботний вечер было обидно. На первом этаже послышались голоса. Включили музыку.  Начинались танцы. Теперь веселье было и там. « Того-этого…» - прокашлялся Ленька,- « уволюсь я!». Я усмехнулась: « Ты ж квартиру только неделю назад получил!» Ленька встал, обошел ящики и пакеты, тренькнул по клавишам новенького инструмента и уставился в окно. « Уволюсь!» Я представила лицо Вани-директора, который так упорно готовил его к поступлению в училище, «учил» его там, распределил в свою школу, выбивал ставку, квартиру, возил с собой на «халтурки» и постоянно твердил нам всем, какой он гений, Ленька, и самородок. Ваня нашел его на какой-то свадьбе, где тот самозабвенно играл на старенькой трубе и баяне в перерывах, пока музыканты отдыхали, и был счастлив, когда с ним поделились ужином и заплатили три рубля. « И что ты будешь делать?» - поинтересовалась я, зная какой Ленька непрактичный и загульный. « Музыканты везде нужны…того-этого…вот…» - не совсем уверенно сказал он, и я поняла, что он тоже подумал о директоре. « Лень, прекрати, там писать-то в этих журналах нечего. На час работы. Заполнял бы все вовремя!» Он подошел вплотную к моему столу и уставился на мои записи. Потоптался за моей спиной. Нарисовал крестик на доске. Вздохнул, посопел, сделал еще круг по кабинету, спотыкаясь о коробки и пюпитры.« Да что случилось?»- уже встревожилась я. « Тыц, тыц, тыц…» - неслось снизу. Танцы набирали оборот. «Того – этого… Я писать не умею…вот…» - чуть слышно промямлил он. Полированный бок инструмента отразил мое идиотски-изумленное лицо. Я всегда так выгляжу, когда сильно удивляюсь. Рот похож на неровную букву «о» и глаза, все мои мысли выдают глаза. А вдруг вспомнила я о том, как Ваня « учил» его в училище, увозя корзины домашней колбасы, связки белых грибов, импортные бутылки и засушенную на печи до хруста озерную рыбу. « Какой талант! Какой самородок! Жаль в консерваторию не возьмут!»- вздыхал Ванька. В зачетке у Леньки не было ни одной тройки по специальности, а тройки по теории мало кого интересовали. Весь вечер Ленька учился писать. Нет, не алфавит и не слова. Свою подпись. Две буквы и застенчивый поросячий завиток в конце. «Чтоб по настоящему, того-этого…с закавыкой…вот…» Я заполнила все журналы за него, а он, пыхтя и обливаясь потом, бормоча под нос своё «того-этого» старательно выписывал инициалы и закорючку под каждой датой.

Два года назад мне вдруг потребовались справки с подтверждением стажа взамен потерянной трудовой книжки. С сомнением отправила я запрос в дальние страны- города, свое далекое прошлое. Ответы стали приходить довольно быстро, молчала только одна затерянная во времени, болотах и лесах маленькая музыкальная школа. Ответ пришел тогда, когда про запрос и вовсе забыли. Фирменный бланк, печать, «Директор Л. Д….к» и простецкая подпись из двух букв с застенчивым поросячьим хвостиком. 

Цветочное настроение...

преследует нас круглый год,но летом это что-то особенное...Все не уместить в кувшинчик.

Сумерки...

Летние сумерки приносят грусть. Напоминая сразу слишком о многом, о чем не выскажешь одной фразой, и только вздох, заменяет тысячи воспоминаний в летний вечер. Угасание дня всегда как угасание жизни. Усталый день накрывается прохладой длинных теней. Каштаны склоняются над домом в заведомой грусти прощания. А внутри дома застыло время. Тысячи дней проводило оно в ночь. Последний блик солнца в складках портьер, на золоченой раме, в изгибе ореховой полировки. Я снова уезжаю. Я- девочка с бантами, любимая внучка, нелепая дочка, девушка в джинсах, студентка, счастливая невеста, мама с ребенком, с двумя детьми, с мужем, без мужа, снова с мужем, снова одна, деловая дама, счастливая новобрачная, внезапная и беспредельная, просто дочь, просто мать,  просто женщина, просто внучка, вредная и несносная, та, которая уезжает отсюда всю жизнь, чтобы ругаясь и споря возвращаться через годы и километры, границы и обстоятельства. Пахнет свежевымытыми полами и прощальным застольем. Звонит телефон, донося эхо прощаний. У выхода чемоданы. У двери провожатые. У дома такси. Цветы, свертки с запоздалыми подарками и гостинцами. Жареная курица в дорогу.

Так сложилось. Я всегда уезжаю в ночь. « Завтра в это время ты уже будешь в пути…» - вздыхает накануне Баба, подтыкая мне одеяло. Я сонно подставляю для поцелуя лоб, уносясь в мыслях в будущее. « Смотри! Сразу же сообщи, как доехала! А то я тут места себе не найду!» - сердито щелкает она выключателем, но все еще стоит на пороге, пытаясь разглядеть меня в темноте.

И вот суетливо запирается дверь, выносятся вещи, в нетерпении проверяются билеты, паспорта, время… все мысли в дороге и о дороге. Кажется  размытым и скучным все, остающееся там, в сумраке вечерних комнат. А я несусь вдаль, в новь, в неизвестность. Направлений всегда только два – Московская сторона вокзала – Варшавская сторона вокзала. Прощание на перроне последний акт спектакля. Ненужный и неважный. Уже не о чем говорить, еще не о ком скучать. Толпа провожающих с годами редеет по причине возраста и обстоятельств. Все меньше шампанского и  желающих присесть на дорожку в купе. Меняются лица и  отношения. И все чаще заходится волнением душа – свидимся ли. Перрон бережно уносит от окна и из жизни одного за другим близких, родных, знакомых. И только серая громада вокзала остается неизбежно-надежной декорацией стучащей по шпалам лет жизни.

Настал и этот день отъезда. Луч солнца движется таким знакомым мне путем : портьера, картина... Пара телефонных звонков. Дань традиции. Мы в прихожей вдвоем. Сидим напротив друг друга. « Не забудь, еда в холодильнике. А пол завтра вымоет соцработник»- говорю я. Она торопливо кивает головой ,и ,в который уж раз за день, начинает рассуждать, кто следующий из родственников  приедет к ней в гости. В этих мечтах она снова оживает, хлопочет об угощениях, готовит постели.  Память ее уводит в славное прошлое, а может и в призрачное будущее, и поэтому мой отъезд  ее уже не расстраивает. Впервые она не просит позвонить и не переживает за мой багаж. Пора. Встаем почти одновременно. В ее глазах мелькает проблеск прежнего беспокойства: « Прости уж, если что не так…» и снова разум затухает под пеплом старческих грез. У дома ждет такси. Перрон пуст. Московская сторона вокзала.