Последний день лета...

Кусок жизни был прожит в маленьком поселке на берегу моря. С мелким пляжем в ста метрах от домов с названием «детский городок», с лесом ,обступающем со всех сторон, чтобы можно было насобирать грибов к ужину, и заодно выгулять собаку. Когда не было воды – мы отправлялись к родничку напротив подъезда, а когда отключали свет – разводили костер неподалеку. Здорово жили- дети были младше, впечатления ярче, желания  и мечты замысловатее.

Борисовна. Воспитательница в детском саду. Неудобно-въедливая с начальством, строгая с родителями и дар богов для детей. Она могла запросто отчитать любую мамочку за не пришитую пуговицу или грязные колготки. Могла сказать бестолковому папе, чтобы тот полюбил и обиходил свое чадо и бросил, наконец, пить. Но при этом билась за каждую лишнюю порцию с нянями, заставляя подкармливать детей из бедных семей. Одно удовольствие было наблюдать за ней на прогулках с детьми. « Ахххх! Горюшко мне!» - кричала она перед крошечным ручейком, изображая страх и панику, возможность упасть и утонуть.  И десяток отважных дошколят кидались помогать ей перейти через грозный поток. Кто-то тянул руку, кто-то искал палку, кто-то и вовсе обещал впредь научить ее плавать.   Уходя в школу из садика, дети продолжали навещать ее дома и поздравлять с праздниками. Последний день лета – ее день рождения. И мы частенько в этот день с утра уходили с ней поплавать, понырять и поболтать об уходящем лете. А вечером неизменно она ждала всех своих питомцев  в гости. Прошло сто лет, но ноги принесли меня к ее двери сегодня. А вдруг?! « Уехала она отсюда!» - крикнула мне с балкона ее соседка.

Детский парк.  Я побрела к морю. Мимо своего дома, чужих уже окон, молчаливых дверей. Кусок чудного леса, где когда-то была детская площадка, все еще называют детским парком. Глинистая  дорожка к морю не изменилась. Время остановилось на этом отрезке земли – все тот же шум моря, прохлада леса, парящие над зарослями махаоны. Вовсю развернулась чуть выгнутая панорама моря. На горизонте остров, на ряби волн – пыхтящий пароходик. И время ускользающее вдаль. Мне расхотелось плавать, какая-то тревога погнала меня прочь от хоженых сто раз мест.

Магазин. Что-то еще раз заставило меня вглядеться в лица прохожих. Кто-то узнавал меня, кого-то узнавала я. Но магазин, обычно-привычный в 90-х доконал меня сейчас. Застывшее на 20 лет лицо хозяйки. Чуть больше складок на щеках ,чуть меньше суеты в движениях. « Удивите же меня, удивите!»- вопит одна заломленная бровь на неподвижном лице. Помолчали. Обменялись какими-то фразами и зачем-то телефонами. На улице вздохнула с облегчением.

Встречались бывшие знакомые с колясками – у всех внуки, проносились мимо бывшие ученики – у всех машины. С облегчением порулила обратно. Чем дальше –тем легче становилось на душе. Прошлое наконец-то отпустило меня, ностальгия испарилась. Я бросила машину у берега и с удовольствием нырнула в объятия волн. Я вдохнула запах настоящего и выдохнула плесень прошлого.

Я возвращаюсь домой не спеша, смакуя каждое мгновение своего пути. Болтаю о погоде на заправке, с аппетитом уминаю окрошку в придорожном кафе, выбираю платье в крошечном магазинчике. Пора назад, в будущее…

Смена декораций...

Сейчас как раз тот период в саду,когда все лишнее,отцветшее,переросшее выкашивается,срезается и выдирается с корнем. И под всей этой пышной пестротой начинает вырисовываться лаконичность и строгость осеннего сада. В воздухе звенит цикада. Вовсю пенится молодое вино, грустит в вечерней прохладе маттиола, груды овощей ждут заботы усталых рук.Умиротворенность во всем...

Женщины...

Звонки ночью всегда пугают. Но я привыкла к ночным звонкам,  мне часто звонят  в неурочный час. Половина четвертого, начались схватки у соседкиной дочери. Мой муж ворчит спросонья: « Действительно, кому ж еще можно позвонить! Дай-ка я соображу!В городе, в стране и вообще на планете видимо отменили скорые помощи!» Мужчина. Ему не понять, что перед тем, как останешься один на один с болью, ожиданием, нежилым кафелем операционной, в окружении чужих людей, так хочется еще чуточку тепла и участия, которые ободрят и дадут сил. В приезде скорой  какое-то отрицание человеческой душевности. Есть в нашей жизни моменты, когда остаешься один на один с испытанием, и никто не может взять твою ношу на себя или хотя бы разделить ее. Ты должен пройти это сам. С женщинами это случается чаще. Ночь нежна и душиста, прошита стрекотом цикад, укрыта лунной кисеей. Молча несемся по серпантину, трасса свободна и только сзади давят нас две ксеноновые фары. Угрожающе заливают агрессивным светом зеркала и стекла, слепят глаза. Невольно сбрасываю скорость, слегка подвигаюсь на узком повороте и мощный внедорожник, гордо сигналя, перегоняет нас. «  Наверное, сильно торопится!»- вздыхает соседка, и мы заливаемся смехом. В самом деле, нам, как на ночной прогулке, торопиться просто некуда. Роженица шумно втягивает воздух и ерзает на сиденье. Украдкой взглядывает на часы. Время между схватками пятнадцать минут. На нас обрушиваются воспоминания, смешные детали, забытые ощущения. На мгновение мерещится забытый запах родильного отделения. Смеемся. Болтаем о детском приданом, мужских странностях, коварном целлюлите и кормлении грудью.Мы сейчас заодно, мы- сила в этом ночном мире. Десять минут. Громада роддома неприветливо встречает темными окнами. Корпуса спят, примкнув друг к другу, прижмурив тусклые фонари над входом в приемный покой. Сонная медсестра неторопливо пропускает нас внутрь. Пять минут. Ждем дежурного врача. Помогаем надеть тапки нашей роженице. В дверях испуганное девичье личико - это врач. Три минуты. Виновница нашего ночного заезда со стоном втягивает воздух. С подола на пол набегает лужица. В недоумении смотрю ,как ее уводят. Мы ж втроем! В животе у меня подозрительно пульсирует и тянет поясницу. Мама роженицы нервно мнет пачку сигарет. Мы ждем вещи и какого-то прощания. Где-то в недрах приемного покоя что-то бесконечно шуршит, суетит, падает. Хлопают то ли двери, то ли окна. Шумит вода. Шлепают тапки. Раздается крик ребенка. Это ни с чем не спутаешь. Соседка кидается к двери. Через секунду матерая санитарка ловко выкидывает ее обратно в приемную. Еще через полчаса мы несемся по темной трассе обратно. Стремительные роды, девочка, три триста, родилась прямо на кушетке в смотровой. Мама в порядке. Соседка беспрерывно курит, у меня болит живот. В душе смутное сожаление, что с нами уже этого не случится. У нас уже все случилось. И как хорошо, что все же случилось. Встает солнце.

Презерватив...

Это именно то слово, которое я помню с тех самых пор, как начала ходить в лес. Походы в лес всегда были сродни празднику. С вечера торжественно объявлялось, что пора « по лисички», «за маслятами», «запасти белых», « набрать на жарёвку» и, наконец, « накатать зеленок с под-зеленками». Дед важно удалялся в гараж подготовить свой автомобиль  к выезду. Нас укладывали пораньше спать. Утром поднимались затемно и начинали разбирать « грибную» амуницию. Просто так пойти в лес в сланцах и шортах ,как я делаю это сейчас, было немыслимо, потому что «комары и змеи» буквально стадами поджидали нас на опушке. Поэтому всех втискивали в немыслимые рейтузы и толстые резиновые боты. Пшикали невероятно вонючей жидкостью от комаров и застегивали на все пуговицы. Каждому выдавалась его персональная корзинка. Почему-то считалось, что жизненно необходимо уметь хорошо собирать грибы и ориентироваться в лесу. Каждому ребенку за первый, найденный самостоятельно белый гриб, заказывали у мастера персональную корзинку. Я свою получила в три года и не уверена, не натолкнул ли  кто из взрослых меня на этот первый гриб. И, тем не менее, история о первом грибе найденном в три года вошла в несметное количество «грибных баек» в нашем семействе. И вот мотор прогрет, корзины и бутерброды уложены, взопревшие домочадцы в нетерпении выглядывают в окна пузатого автомобиля, но нет главного грибника Бабы. Проверив выключен ли газ-свет-вода-утюг, спрятав ключ в страшный тайник – почтовый ящик у крыльца, она приступает к главному. Она надевает «презерватив» - старый болоньевый плащ бордового цвета, который облепляет ее как шкурка на переспелой сливе. Этот плащ ее самое главное оружие от змей и комаров, без него невозможно представить ее в лесу. « Уффф!» - плюхается она на переднее сиденье. Машина звучно вскрипывает, плащ раздувается и ,слегка попёрдывая сжатым воздухом, оседает под объемистым телом, натягиваясь на бедрах и поскрипывая в локтях. Дед обходит машину вокруг, проверяя колеса с ее стороны. «Фима, закрывай! » - требует она, и Дед с размаху захлопывает дверцу с ее стороны. « Окна!»- поблескивает очками в нашу сторону и мы закупориваемся как в батискафе до самого приезда в лес. Для каждого гриба свой лес и маршрут нам давно известен, и место, где оставят машину тоже. Взопревшие и одуревшие вываливаемся в душистый полумрак опушки. Распределяемся по парам. Дед всегда ходит по грибы один, повесив на шею маленький приемник, вооружившись палкой и маленьким кошиком . « Ах, этот Дед в лес, как на прогулку! Бегает как заяц! Найдет два гриба и думает, что это можно есть всю зиму!» - раздражается Баба. С ней в паре никто ходить не любит. Она плохо ориентируется в лесу и ходит кругами вокруг стоянки, поглядывая сквозь заросли на бело-голубые бока машины и поминутно крича: « Ау!!!Фииима! Ты где?» Дед из приличия отвечает ей два раза и потом надолго замолкает, как будто бы ничего не слышит или ушел далеко, но эхо предательски доносит до нас звук его радиоприемника. Я часто отвлекаюсь на ягоды, поедаю запоздалую землянику, надолго зависаю в черничнике, но, найдя первый гриб, вхожу в азарт и тщательно прочесываю свои любимые полянки. Время летит  быстро , вот и полдень, по сигналу все собираются у машины, чтобы перекусить и показать трофеи. Синие губы выдают тех, кто бродил по черничнику. Баба ,обливаясь потом в своем плаще, подсчитывает белые грибы, беззвучно шевеля губами. Последним подходит Дед с полным лукошком боровиков, баба подозрительно выслушивает его рассказ про «грИбное место». Дед  дальтоник и грибов почти не видит. Скорее всего, он встретил в лесу кого-то из местных и «пану доктору» кто-то запросто пересыпал свою добычу. К обеду уставшие и пропахшие лесом мы возвращаемся домой. С наслаждением раздеваемся и наблюдаем, как Дед помогает разоблачаться Бабе. Он отдирает с полных плеч бордовую шкурку плаща, стягивает с толстых икр резиновые сапожки с третьей попытки, подмигивая нам. « Сварилась я в этом презервативе!» - раздраженно говорит она, снимая мокрую от пота кофточку и рейтузы. «Вы, наверное, совсем сварились в своем презервативе?!» - однажды вежливо поинтересовалась я у своей учительницы после похода в парк. Лицо учительницы стало бордовым, как Бабин плащ. Тогда все плащи были одинаковыми. И моих родителей впервые вызвали в школу.

P.S.  Разглядывая на старых фотографиях наши развеселые компании грибников пытаюсь сообразить, как же мы все помещались в пузатом дедовском «москвиче» первого выпуска????